Когда Оуэн отодвинулся от стола, Люси предложила им всем посидеть у огня и отведать бренди.
— А тетушка Филиппа расскажет нам про Николаса, Джеффри Монтейна и мою маму.
Вид у леди Филиппы был смущенный.
— Зачем это нужно?
— Я хочу понять, почему Николас отравил Джеффри Монтейна незадолго до Рождества.
Леди Филиппа обвела взглядом обоих и, перекрестившись, прошептала:
— Святая Мария, Матерь Божья. Неужели этой печали не будет конца?
Вульфстан сощурился, глядя в открывшуюся дверь. Он с трудом различал лица на расстоянии, если долго занимался какой-то мелкой работой. Но сейчас он узнал изящное движение руки, придерживавшей дверь.
— Брат Микаэло. Опять голова заболела? Так скоро?
— Нет, мой спаситель. Я бы хотел разделить с вами кое-что. В знак благодарности за все, что вы для меня делаете. Это напиток, которым славится мое семейство в Нормандии. Матушка регулярно высылает мне понемножку, дабы не вводить в искушение гонцов. Я не оскорблю вас, предложив спиртное?
— Вовсе нет, Микаэло. Спиртное прекрасно помогает пищеварению, а это в моем возрасте дорогого стоит. Прошу тебя, присаживайся.
Вульфстан принес две маленькие чашечки.
Черные глаза Микаэло поблескивали, чего никогда не случалось во время приступов головной боли. На бледном, тонком лице монаха они сияли, как залитые лунным светом омуты.
— Как приятно наблюдать пациентов, когда они здоровы.
Микаэло улыбнулся, разливая напиток. В чашку Вульфстана он налил в два раза больше, чем себе. Но все равно порции были крошечные. Он поднял свою чашку. Лекарь последовал его примеру.
— За брата Вульфстана, чьи руки обладают исцеляющей силой Нашего Спасителя.
Какой приятный молодой человек. Вульфстан раскраснелся от удовольствия и сделал глоточек. Странное сочетание привкусов сбило его с толку.
— Вот где талант. Надо же смешать так много трав. Монахи в Придиаме готовят нечто подобное. Смешивают настои двадцати шести трав, кажется. — Он сделал еще один глоток.
Глаза Микаэло сияли.
— Я так и думал, что вы оцените напиток. — Он поднес чашку к губам.
Вульфстан, не глотая, перекатывал языком густую жидкость, стараясь ощутить все нюансы. Тонкое сочетание. И все же в букете ощущалась какая-то фальшивая нота. Какая-то лишняя примесь. Состав напитка из Придиама был лучше сбалансирован. Жаль, что родственники Микаэло добавили чересчур много одной травы с таким резким ароматом. Над всем господствовал странный вкус нерастворенного порошка.
— Что-то не так?
Вульфстану показалось, что лицо Микаэло куда-то поплыло.
— Голова закружилась. — Он привалился к стене, поднеся руку к сердцу, готовому выпрыгнуть из груди. Оно билось медленно и сильно. Головокружение. Привкус порошка. — Слишком много наперстянки.
Он затряс головой. Комната наклонилась.
Колокола пробили к началу последней службы дня. Генри поджидал брата Вульфстана на крытой галерее. Будь в лазарете хоть один больной, он освободил бы старика от службы. Но когда больных не было, Генри и Вульфстан отправлялись молиться вместе. Странно даже рабочие с кухни и те опередили в этот вечер лекаря. В последнее время брат Вульфстан не похож на себя. Чем-то расстроен, или ему нездоровится. С него станется скрыть болезнь. Генри решил сходить за стариком. Глупый Микаэло пронесся мимо со стороны лазарета.
Значит, Микаэло задержал Вульфстана очередным своим приступом головной боли. Генри нырнул в лазарет, чтобы посмотреть, не нужна ли его помощь.
— Генри? — раздался слабый, едва слышный голос.
Послушник начал озираться во все стороны. Боже милосердный! Вульфстан лежал на койке, прижав руку к сердцу. Генри упал рядом с ним на колени, ощупал лоб старика, покрытый холодным потом.
— Что случилось?
Вульфстан приподнял голову, чтобы ответить, поперхнулся, свесился с койки, и его вырвало. Генри побежал за полотенцами и тазиком. Лекарь снова откинулся на подушку, пока Генри вытирал его. Потом послушник помог ему сесть повыше.
— Вы знаете, в чем причина?
— Наперстянка. В напитке.
— В каком напитке?
— Мик… — Старик закрыл глаза, вздрогнул и согнулся пополам.
Головокружение, медленное, гулкое сердцебиение, рвота… Отравление наперстянкой.
— Микаэло дал вам что-то выпить?
Вульфстан кивнул.
Должно быть, сильная доза.
— Где чашки?
Дрожащим пальцем Вульфстан указал на низенький столик. Генри понюхал чашку. Она оказалась вымытой. Он огляделся в поисках воды и заметил влажное пятно у задней двери. Брат Вульфстан был не в том состоянии, чтобы вымыть чашки, а потом вынести воду в сад. А ленивый Микаэло никогда не отличался аккуратностью. Если только он не захотел скрыть следы. Вульфстан снова начал задыхаться, Генри засуетился.
Господи, что же делать? Звать на помощь бесполезно. Все братья на вечерней службе. Вульфстан может задохнуться, если Генри оставит его, отправившись на поиски помощников. А еще нужно обязательно его вымыть. Нельзя же позволить, чтобы бедняга лежал в собственных нечистотах.
Но Микаэло за это время мог скрыться.
22
АМЕЛИ Д'АРБИ
Леди Филиппа, стоя в дверях кухни, смотрела на струи холодного дождя, казавшиеся в темноте серебряными нитями. Воздух здесь был не таким, как в Фрейторпе, затхлый аромат болот приглушался сырым речным воздухом. Вероятно, она совершила ошибку, разрешив Люси приехать сюда. Не только из-за воздуха. Нет, это мелочь по сравнению с тем, что только что рассказали Люси и ее ученик.
Николас Уилтон убил Джеффри Монтейна. Верилось с трудом. Филиппа не представляла, что Николас Уилтон способен кому-то причинить вред. Именно поэтому она и сумела когда-то простить ему смерть Амели. Она подумала о слабом человеке, который едва дышал в комнате наверху. Его болезнь была ключом к пониманию всего, что случилось. Содеянное преступление убивало аптекаря. Николас был хороший человек, но обстоятельства заставили его совершить грех, с которым он не мог жить дальше. Ни во что другое Филиппа не могла поверить. И ей предстояло убедить в этом Люси. Девочка должна понять, что если Николас и совершил убийство, то сделал это ради собственного спасения. Или спасения жены.
Филиппа обернулась к Люси и Оуэну, тихонько сидевшим в ожидании, когда она к ним присоединится. Люси поглаживала кошку, которая свернулась у нее на коленях, словно почуяв, что хозяйку нужно утешить. Святая Мария, теперь, когда ее муж умирает наверху, а прошлое предстало в виде клубка лжи и полуправды, дитя нуждается в утешении. Лучшим утешением, какое Филиппа могла подарить племяннице, было рассказать ей всю правду.
— В детстве у тебя была очень похожая кошечка. Ты назвала ее Мелисенди в честь царицы Иерусалима.
