— Для начала от архидиакона.
Как ей поступить? Говорил он вроде бы искренне, но может быть, ей просто хотелось поверить ему? Вот именно. В голове у нее стоял туман.
— Значит, ты связал смерть Фицуильяма со смертью Монтейна и каким-то образом обнаружил, что мой муж отравил Джеффри?
— Да. Дигби указал мне верную тропинку, хотя поначалу я сомневался. Уж очень его светлость был уверен, что с Фицуильямом расправились враги.
— Если б я знала об этом раньше!.. Почему ты так долго ждал?
— Потому что… Я бы и раньше тебе рассказал, Люси. Мне с самого начала не хотелось лгать.
— Так почему?
Он все не решался. Люси приготовилась услышать еще одно неприятное откровение.
— До сегодняшней ночи я думал, что это ты могла отравить Монтейна.
Она восприняла это как удар. Подобное признание Оуэн мог бы сделать со смешком, но он не смеялся. Даже не улыбался. Вид у него был виноватый. Все это время она льстила себе, что Оуэн уважает ее и даже неравнодушен к ней, а правда заключалась в том, что он считал ее убийцей.
— С чего вдруг мне его убивать? Да и как я смогла бы это сделать? Я даже не знала, кем был этот пилигрим!
— А если бы знала?
— Я бы пошла к нему. Он хорошо ко мне относился, Оуэн. Благодаря ему, во взгляде мамы исчезла грусть. — Люси пыталась побороть слезы, не смогла и нетерпеливо смахнула их, рассердившись на собственную слабость. — Я бы скорее убила сэра Роберта. — Глупо, конечно, такое говорить. — Выходит, мне повезло, что архидиакон попытался меня убить. Я теперь оправдана?
— Люси, прошу тебя. Монтейн был возлюбленным твоей матери. Он навлек позор на твою семью. Ты могла с тем же успехом, что и Николас, отравить его. И, на мой взгляд, причин у тебя было больше.
Она никогда не думала, как все это дело выглядит со стороны. Аргументы Оуэна были весомы. Люси не могла их отрицать. И это ее пугало.
— Ты не можешь себе представить, как меня радует, что ты невиновна, — тихо произнес Оуэн.
Люси не хотела ничего слышать о его чувствах.
— Так что же ты выяснил? Очевидно, ты до сих пор не знаешь, почему Николас отравил умирающего, иначе ты бы не подозревал меня вплоть до сегодняшнего дня. — Она не удержалась от того, чтобы высказать самое мрачное свое предположение: — Моя мать и Николас были любовниками?
Оуэн смутился, пусть даже только для вида.
— Любовниками? Думаю, нет, впрочем, точно не знаю. Я пока что не очень хорошо во всем разобрался.
— Расскажи все, что знаешь.
— История неприятная, Люси.
— А я и не воображаю, что убийства бывают приятными.
— Как думает Магда Дигби, Николас сделал это, чтобы заставить Монтейна молчать, в противном случае ты потеряла бы свое положение в гильдии после смерти мужа. Это, по крайней мере, благородно.
— О чем же он должен был молчать?
— О том, что дал твоей матери лекарство для выкидыша, которое ее убило. Слишком большая доза.
У Люси заныло внутри.
— Он дал ей смертельную дозу?
— Нет, она сама ее приняла.
— Но ему следовало это предвидеть.
— Поэтому, я думаю, Николас решил, что через тебя искупит свой грех.
— И это, по-твоему, должно служить мне утешением?
— Нет. Утешаться тут нечем.
Люси сделала большой глоток бренди.
— Рассказывай все остальное.
— Мне хотелось бы избавить тебя от подробностей, но после того, что случилось сегодня, наверное, мне следует начать с Николаса и Ансельма.
Люси слушала молча, пока он рассказывал об отношениях ее мужа с Ансельмом в аббатской школе.
— Это многое объясняет в поведении Ансельма, — сказала она, когда он умолк. — Что еще ты узнал?
Она увидела по взгляду Оуэна, что ее спокойная реакция прибавила ему уверенности. Дальнейший рассказ дался ему легче. Он поведал ей о подозрениях Дигби и о том, что сообщила ему Магда Дигби. Наступил рассвет, а они все еще сидели на кухне.
— Deus juva me, — прошептала она, когда Арчер смолк, договорив. — Моя жизнь разрушена.
Оуэн промолчал.
— Моя мать… — Даже если Женщина с Реки права и Николас действительно без всякого умысла потворствовал слабости ее матери, все равно он виноват. — Мой любящий муж дал моей матери средство убить себя. Его нельзя было переводить в мастера. Каким образом удалось замять дело?
Оуэн пожал плечами.
— Не знаю. Возможно, тетя Филиппа просветит нас.
— Тетя Филиппа убеждала меня выйти за Николаса. Всячески подталкивала. — Люси поднялась и, подойдя к двери в сад, открыла ее, впустив внутрь слабый утренний свет. — Кто она мне — друг или враг? — прошептала Люси, обхватив себя руками. — Она ведь может сегодня приехать. Я собиралась первым делом приготовить для нее постель.
— Тебе нужно немного поспать.
Люси резко обернулась. Как он слеп.
— Лечь рядом с тем чужим человеком и думать о том, что ты мне рассказал? Да я бы с ума сошла. Не знаю, то ли мне ненавидеть его, то ли жалеть.
— Я обязательно выясню все, что смогу, ради тебя.
— Ты имеешь в виду, ради архиепископа.
Оуэн поднялся и, подойдя к ней, взял ее за руки.
— Повторяю, ради тебя, Люси. — Она невольно взглянула ему в лицо, без повязки, непривычное. Шрам побагровел. Под здоровым глазом пролегли тени. Он был измучен не меньше, чем она. — Сумеешь простить меня? Сумеешь когда-нибудь мне поверить?
— Не знаю. Помоги мне добраться до сути этой проклятой истории, Оуэн, и тогда мы посмотрим. Но ведь твое будущее зависит от его светлости? Я, пожалуй, начну подыскивать нового ученика. Ладно. Работа отвлечет меня.
Она вышла из кухни.
Наверху она проверила, как Николас. По привычке. Веки его дрогнули, и он открыл глаза.
— Люси? Ты ранена?
— Пустяки. — Она наклонилась, чтобы посмотреть, нет ли у него жара.
Он дотронулся до ее лица, она отпрянула.
— Люси!
Убийца мамы. Ей захотелось причинить ему боль.
— Это Ансельм затеял пожар, ты разве не знал? Он назвал меня дьяволицей. Ведьмой. Блудницей. Этот огонь предназначался мне, Николас. Я должна была в нем сгореть. После этого он ни с кем бы тебя не делил.
— Он безумец. Что он тебе наговорил?
— Ты называешь его безумцем? Но ведь он твой друг, Николас.
— Это было давно, Люси.
