расстройстве. При таком состоянии, когда человека одолевает слабость, лекарство может превратиться в яд. Николас отказался. Тогда Амели встала перед ним на колени и принялась плакать и угрожать, что сама выпьет настойку из руты, растущей в моем саду. Он упал на колени рядом с ней и заплакал. В общем, она почти его уговорила. Он только попросил подождать чуть-чуть, потому что хотел помолиться. А на самом деле отправился к своему старому другу Ансельму просить совета. Ансельм сказал, что Амели все равно раздобудет нужное средство у кого-то другого, поэтому если Николас заботится о ее здоровье, то сам должен приготовить снадобье. Он был лучшим аптекарем в Йоркшире. Настанет день, и он станет мастером. И сейчас он сын мастера.
Люси сразу поняла замысел Ансельма.
— Архидиакон надеялся, что снадобье убьет ее. Он ревновал к ней. А если Николас окажется виновным, то постарается ее забыть. И тогда у Ансельма появился бы еще один шанс.
Филиппа дернула плечом.
— Я не подозревала об их отношениях. Знала лишь, что Николас прислушивался к мнению Ансельма и верил ему, что дело не получит огласки. Раз Ансельм посоветовал дать Амели лекарство, Николас так и поступил. Он смешал зелье из руты, можжевельника, пижмы и полыни, но в достаточно малых дозах, чтобы снадобье действовало постепенно и не могло стать опасным. В общем, насколько обыкновенный смертный может это гарантировать. Меня он уверял, что дал ей совершенно безвредную дозу. Ни одна из составляющих не гарантировала бы избавление от ребенка, но это был редкий случай, когда все пошло не так, как задумывалось. Я тогда решила, что он поступил мудро, но не могла избавиться от дурного предчувствия. Я следила за Амели, как наседка, под моим присмотром она принимала лекарство крошечными порциями утром и вечером. Она была очень осторожна. Мне казалось, Николас внушил ей мысль, как важно следовать его инструкциям. А потом я сглупила: ослабила бдительность. Настал сентябрь, Джеффри по- прежнему не появлялся; Амели выглядела плохо, вздрагивала от малейшего шума, сильно жестикулировала в разговоре, под глазами у нее пролегли тени, словно она плохо спала. Я тогда отнесла это на счет вестей из Кале. Роберт написал, что король Филипп наконец-то привел огромное войско для спасения жителей Кале, но несколько дней спустя приказал армии отступить без боя. За городскими стенами стоял сплошной вой. Целый год горожане прожили в осаде, а теперь узнали, что король их бросил. Весть была радостной для нас, но только не для Амели. Ведь это был ее народ.
— Я служил с теми, кто побывал в Кале, — сказал Оуэн. — Жуткое время. Когда открыли городские ворота, то оказалось, что в городе не осталось ни собак, ни других животных, кроме нескольких дойных коров и коз. Всех остальных забили на прокорм. Очень много людей умерло. В городе царили пустота и тишина.
Люси вытерла глаза.
— Монастырь, где была мама, подвергся нападению королевского войска. Вот почему она оказалась дома, когда сэр Роберт привез ее отца и потребовал выкуп. А в монастыре ее спрятала одна из сестер в кадушке из-под муки. Какой-то солдат затащил в кладовку, где стояла кадушка, одну из ее подруг, изнасиловал, а потом перерезал ей горло прямо на глазах у мамы. Она не могла ни кричать, ни пошевелиться из страха, что ее обнаружат. Она могла только смотреть.
— Да, хлебнула она горя, — вздохнула леди Филиппа. — А известие, что Кале сдался войску короля Эдуарда, повергло ее в истерику. Мой брат прислал письмо, что скоро намерен вернуться в Фрейторп. Что, если он приедет раньше Джеффри? Милостивая Мадонна. Я все время спрашивала Амели, уверена ли она, что ребенок все еще в ней. Она была такая худенькая, что мне не верилось, как в таком тщедушном тельце мог расти младенец. Она клялась, что ребенок в ней жив. Тогда я ее предупредила, что больше нельзя принимать снадобье. С каждым днем она становилась все слабее. Металась, как птица в клетке, смотрела загнанным взглядом, а потом приехал Роберт, как всегда довольный собой, ничего вокруг не замечающий. Король Эдуард назначил его помощником губернатора Кале. Роберт намеревался увезти с собой Амели. Я поняла, он надеялся, что, вернув жену во Францию, сделает ее счастливой. Настолько счастливой, что она родит ему долгожданного сына. И я тогда вдруг поняла, что он, должно быть, очень сильно ее любит. Он ведь пересек пролив с большими трудностями, а потом шесть дней скакал галопом только для того, чтобы вскоре вернуться с ней обратно. Он был уже не молод. А задержаться в доме действительно не мог. Губернатор нуждался в нем, как никогда. А я помогла Амели предать Роберта. Святая Мадонна, я поощряла Амели, когда она решила не хранить верность моему брату, который любил ее и был ей законным мужем. Я просто увлеклась романтической мечтой. Конечно, Роберт неотесан, ни манер, ни деликатности. Из него воспитали воина, который потом повел своих людей на битву. Никто не учил его быть мужем. Но он хотел измениться, хотел дать жене то, чего, по его мнению, ей не хватало. Родную страну, ее людей. А потом все рухнуло.
Филиппа дрожащей рукой вытерла лоб. Люси так крепко сжала кулачки, что у нее побелели костяшки пальцев.
— Как-то раз, когда Амели спустилась к обеду, выглядела она нездоровой. Я предложила ей прилечь, но она отказалась, заявив, что если сыграет роль хозяйки как надо, то Роберт ничего не заметит. Но он был не настолько слеп. Он попросил прощения за то, что привез ее в Йоркшир. Сказал, что не понимал раньше, как ей трудно придется. Амели сидела прямо, ела мало, смотрела не мигая либо себе в тарелку, либо на руки мужа. Ее головной убор стал влажным на висках. Лицо побледнело, приобрело серый оттенок. Роберт продолжал есть и пить; он, видно, подумал, что бледность жены и дрожание рук — обычное для нее состояние. Ему не терпелось изменить все это, отправившись в Кале.
Внезапно Амели вскрикнула и, обхватив руками живот, повалилась со стула. Мы с Робертом подскочили к ней, Роберт успел поймать ее на лету. У нее началось кровотечение. Люси, ты, моя девочка дорогая, закричала, увидев кровь на руках отца. Я схватила тебя и отправила в детскую, велев Кук присмотреть за тобой.
Амели приняла чересчур большую дозу снадобья, решив как можно быстрее освободиться от свидетельства своей неверности, пока Роберт ничего не заметил. Доза оказалась смертельной. Бедняжка сказала, что не чувствует ни рук, ни ног. Она пришла в ужас. Я не верю, что она хотела убить себя.
— Но ведь Николас предупреждал ее, — сказала Люси, — и ты тоже.
— Самоуверенность молодости. Она подумала, что снадобье может убить кого-то послабее, но только не ее. Полагаю, если бы она собиралась покончить с жизнью, то выпила бы все лекарство без остатка. Чтоб уж подействовало наверняка. А так осталась приличная порция.
Амели умерла на руках у Роберта. «Что здесь произошло?» — в отчаянии спросил он меня. Что мне было делать? Я все ему рассказала.
Брат был поражен таким предательством. Джеффри служил в свите Роберта, когда тот вез Амели в Йорк. Он присматривал за Амели во время путешествия через пролив. Только теперь Роберт понял, что сам свел эту пару.
Он попросил меня оставить его одного. Не хотел, чтобы я видела, как он плачет. Я вышла в сад. Там меня и нашел Джеффри. Он уже несколько часов поджидал Амели в лабиринте. Господи, она столько вечеров проверяла, не вернулся ли он. Не наведалась в лабиринт только в тот день. Ах, если бы только она туда заглянула. — Голос Филиппы дрогнул, она уставилась в огонь.
Люси по-прежнему крепко сжимала руки.
— Когда Кук заснула, — сказала Люси, — я потихоньку спустилась вниз и нашла сэра Роберта, который держал маму и стонал. Они оба были в крови. Красивое платье мамы промокло насквозь. Я дотронулась до ее лица. Что-то было не так. Лицо холодное, как у статуи. И руки холодные. Я подумала, это оттого, что они висят почти у пола, и постаралась их растереть. Сэр Роберт прогнал меня, как собачонку, будто я не имела права находиться там. Он не сказал мне, что она мертва. Просто прогнал. Я поняла, что кто-то ранен, и решила, что он заколол ее ножом. Я подумала, что он узнал о Джеффри и ранил маму, чтобы она больше не виделась со своим другом. И я возненавидела сэра Роберта.
— Но ведь я говорила тебе, что Роберт не виноват в ее смерти, — сказала Филиппа.
— Ты говорила, что она умерла из-за ребенка. Но она была замужем за сэром Робертом, вот я и подумала, что это был его ребенок. Даже когда в монастыре шептались по углам, я была уверена, что люди ошибаются. Сэр Роберт ненавидел ее и убил вместе со своим ребенком.
Тетушка вздохнула.
— А Джеффри обвинил Николаса. Отправился к нему, разбудил среди ночи, избил до бесчувствия,
