– Вы здесь в командировке?
– Да, конечно. Но как я уже говорил, к вам явился исключительно, чтобы удовлетворить собственное любопытство. – Я принялся распространяться на эту тему, однако, судя по всему, доктор Перри не слишком- то мне поверила.
– Честно говоря, это очень плохо, – заметила она. – Явись вы по официальному вопросу, я была бы обязана показать все, что вас заинтересует. Но поскольку визит личного плана, то…
Какое-то время мы молча смотрели друг на друга.
– Официальный визит неизбежно привлек бы внимание тех людей, от которых я как раз хотел бы держаться подальше.
– В таком случае, – продолжала моя собеседница, – возникает вопрос, нельзя ли сделать визит официальным ровно настолько, насколько это нам необходимо.
– Вы хотите сказать?…
– Я хочу сказать, доктор Маккормик, что в случае непредвиденных обстоятельств я смогу прикрыть и лично себя, и госпиталь. Простите за откровенность.
– Да уж, у меня потрясающая способность привлекать разного рода непредвиденные обстоятельства, – согласился я. – Боюсь, что извиняться придется мне самому.
Доктор Перри рассмеялась:
– Ну, в таком случае, доктор, думаю, мы поймем друг друга. Хочу, чтобы вы знали: я не считаю, что происходит что-то предосудительное и недостойное. Если бы дела обстояли таким образом, я уже давно забила бы тревогу. Но секретность, которой окутано происходящее, мне не по нраву. Медицина должна быть открытой книгой: чем больше людей видят и знают истину, тем лучше.
Доктор Перри сняла телефонную трубку и набрала номер.
– Это доктор Перри, – представилась она. – А с кем я говорю? Да, здравствуй, Том. Посылаю к тебе человека. Доктор Натаниель Маккормик. Просто интересуется, зашел посмотреть, как у нас обстоят дела. – Она помолчала, слушая собеседника. – Не знаю, имеет ли он допуск или нет, но я его допустила. Согласен? Он – эпидемиолог, проверяет, как проходит у нас контроль. – Опять молчание. – Да, спасибо. И еще одно. Мне очень не хочется заполнять гору бумаг, поэтому сделай милость, не говори никому из работников компании и сотрудников лабораторий Тобел и Фалька о том, что мы принимали посетителя. – Короткое молчание. – Спасибо.
Она повесила трубку.
– Лаборатории Тобел или Фалька? – переспросил я.
– Да, а вы знакомы с их работой?
– Можно сказать, что да.
Доктор Перри что-то быстро нацарапала на клочке бумаги.
– Вот номера палат. Это в подвале, рядом с моргом. Подходящее местечко, правда?
Трудно сказать, подходящее или нет, однако некоторые вещи начали складываться в моей голове. И хотя казалось, что я и так знаю ответ на вопрос, тем не менее я его задал:
– Так в чем же суть этически сомнительного исследования? Вы мне так и не сказали.
Доктор Перри насмешливо развела руками, словно представляя широкой публике нечто грандиозное.
– Свиньи, доктор Маккормик. Они там, внизу, пересаживают пациентам в вегетативном состоянии свиные органы. И происходит это во вверенной мне больнице.
62
Уже через десять минут я стоял возле сестринского поста. Слева высились двойные двери с замком, реагирующим на карточку-ключ.
За столом сидел медбрат, крупный белый мужчина сорока с лишним лет. Его вполне можно было бы снимать в кино. Когда я подошел, он поднял глаза от книги, которую читал, и вопросительно взглянул.
– Доктор Маккормик?
Он широко улыбнулся. Обаятельный парень, он мне сразу понравился.
– Том? – уточнил я. Он кивнул. – Зовите меня Нат.
– А вы можете обращаться ко мне «сестра Хэррисон». – Он рассмеялся. – Доктор Перри распорядилась показать вам все, что нужно. У нас не очень-то интересно, но вы можете все внимательно осмотреть.
– Благодарю.
Я заметил, что он читает «Прагматизм» Уильяма Джеймса.
– Легкое чтиво, для забавы?
– На следующей неделе должен сдать реферат по Джеймсу. Но вообще-то прагматистов очень люблю. Философия, которая работает. Совсем не то, что европейская ерунда, после которой уже через пару часов хочется пустить себе пулю в лоб потому, что все это ровным счетом ничего не значит.
«Сестра Том Хэррисон» подошел к двери и вставил в щель замка свое удостоверение. Раздался писк, щелчок, и дверь открылась.
– Джеймс, Дьюи, да и все другие – их теории вполне можно использовать, – продолжал он.
– Теории, которые можно использовать. Хорошо сказано, – кивнул я.
– Сам придумал, – гордо отозвался парень.
Мы вошли в небольшой коридорчик, по обеим сторонам которого располагалось по три двери и три окна. В конце была самодельная кабина для переодевания – всего лишь ширма, которой при необходимости можно было отгородиться от посторонних глаз.
– Мастера биологической этики, – заметил он. – Работают уже два года и, возможно, будут работать до Второго пришествия. Для меня, впрочем, это вовсе не проблема, поскольку я неверующий.
– Так, значит, крестовый поход в самом разгаре? – спросил я.
Он лишь взглянул, но по одному этому взгляду я понял, что он оценивает, дразню я его или нет. Я вовсе не дразнил.
– Вот именно, Нат. Крестовый поход.
Я подошел к одному из окон и заглянул в палату. Даже предполагая, что именно увижу, я вовсе не был готов к такому удару адреналина. Моментально задрожали и ослабели колени. Палата оказалась той самой, которую я видел на пленке доктора Тобел. Кровать с коматозным пациентом, окруженная мониторами. Комната такого же размера. Конечно, все это могло оказаться просто совпадением…
– А камеры в палатах установлены? – поинтересовался я. – С целью безопасности?
– Разумеется.
– Можно взглянуть на мониторы?
Том окинул меня странным взглядом.
– Конечно. А зачем?
– Да просто так.
Чтобы не дать Тому Хэррисону времени на размышление, я продолжал задавать вопросы:
– Так, значит, каждый из этих пациентов перенес пересадку свиного органа?
– Да, – подтвердил Том.
Я прошел по коридору и через окна посмотрел на каждого из пациентов. Три женщины и двое мужчин очень напоминали привидения; все они лежали совершенно неподвижно, словно мертвые. Странно, но последняя комната по левой стороне оказалась темной.
– А почему одна палата пустует?
– Ой, да я не знаю. Я поступил сюда лишь год назад, уже после того, как она умерла. Говорят, что от посторонней инфекции. То есть не связанной с пересаженными органами.
– Она?
– Да. Сначала в этом отделении находились четыре женщины и двое мужчин.
– А от чего конкретно она умерла, не говорили?
