разговору с Элен Чен. Но ведь герои должны быть храбрыми, разве не так?
В лаборатории доктора Тобел теплилась жизнь. Там были Йонник, та студентка, которую я видел вчера, и другие студенты, с которыми я еще не встречался. Но чего-то, конечно, недоставало, хотя я и не мог точно определить, чего именно: реальным ли было это отсутствие, или же существовало только в моем воображении. Капитан этого корабля лежал на анатомическом столе в нескольких милях к югу. Отсутствие его ощущалось сразу. И тем не менее, я вовсе не был уверен, что в лаборатории уже знали о смерти.
В этот миг я увидел Элен и понял, что она в курсе событий. Выглядела она, скажем так, потрясенной: глаза покраснели и распухли, а лицо, наоборот, осунулось. Зрелище меня даже тронуло: оказывается, Элен Чен, самая холодная и отстраненная из женщин, способна на чувства.
Она поймала мой взгляд, с усилием улыбнулась и кивнула в сторону кабинета профессора. Я послушно вошел, а она плотно закрыла за нами дверь. И сразу заплакала, не сдерживая слез.
– Не могу поверить, – прошептала она.
– Я тоже.
Я действительно не мог поверить в смерть доктора Тобел. И не мог осознать одновременное присутствие в собственной жизни двух потрясенных и растерянных женщин.
Наступил тот самый момент, когда нужно и можно было обняться, однако никто из нас двоих не пошевелился. Просто говорили самые дежурные слова – о том, какое это потрясение и как нам горько. Я ощущал нашу близость, хотя и не мог сказать, откуда она происходила – то ли от общего горя, то ли от моего разрыва с Брук, то ли эта близость действительно существовала. Но «быть близким Элен Чен» – вовсе не то, чего мне бы хотелось. Тем более, что впереди у меня оставалось всего лишь два дня, а работы было невпроворот.
– Невозможно представить, что теперь произойдет с лабораторией, – заметила Элен. – «Трансгеника» и Бюро по контролю за продуктами и лекарствами захотят, чтобы работу продолжил один из тех, кто носит громкое имя. Но мы уже так много сделали, Нат. До малейших подробностей знаем все протоколы. И если они передадут все какому-нибудь светилу…
Мне было совершенно наплевать на карьеру доктора Чен, а потому разговор стремительно терял привлекательность. Учитывая это, а также то, что время поджимало, я позволил себе прервать излияния.
– Мне необходимо кое-что тебе показать, – заговорил я.
Элен замолчала, явно не ожидая такой невоспитанности.
– Что именно? – уточнила она.
– Здесь есть конференц-зал, так ведь? Мне нужен видеомагнитофон.
59
Я не стал объяснять, как именно попала ко мне кассета, просто сказал, что доктор Тобел передала ее мне перед смертью.
– Доктор Тобел позвонила, чтобы сказать, где эта кассета хранится. Оставила сообщение примерно в девять вечера. А в полночь я нашел ее мертвой.
Элен выглядела так, словно с трудом понимает, о чем я говорю. Она сидела в конференц-зале с бежевыми стенами и растерянно переводила взгляд с меня на пустой экран телевизора.
Я нажал кнопку воспроизведения, и на экране появилась палата университетского госпиталя. Сам собой сорвался вопрос:
– Узнаешь эту палату?
Элен посмотрела на меня, потом снова на экран. Беззвучно пошевелила губами и наконец произнесла:
– Не знаю.
– А женщину?
– Не знаю.
– Что значит «не знаю»?
– А что может означать «не знаю», Натаниель? Понимаешь, я не знаю!
Я покачал головой. Как бы там ни было, должен признаться, что не слишком радовал доктора Чен добротой или сочувствием. Это, конечно, мне тоже зачтется, как и безобразное поведение в отношении Брук Майклз. Однако было здесь и кое-что еще: меня просто очень раздражала реакция Элен.
Пленка крутилась, пока у меня не кончилось терпение и я не перемотал ее на момент появления санитара.
– Посмотри, ты не узнаешь этого человека? Доктор Тобел скорее всего знала, кто он, так что и ты тоже можешь знать.
Прошла сцена омовения, за ней сцена мастурбации, за ней – акт изнасилования. Выражение лица Элен менялось по мере развития сюжета: от равнодушия и скуки к ужасу, отвращению и даже страху. Я остановил пленку в момент выхода мужчины из палаты. Элен не отрывала глаз от экрана.
– Элен!
Она резко повернулась ко мне. Рука поднялась ко рту и застыла. Нет, не застыла – она дрожала.
– Я… но это же ужасно.
– Ты знаешь этого человека, Элен?
Несколько мгновений она внимательно смотрела на меня, а потом перевела взгляд обратно на экран и произнесла:
– Нет, невозможно разглядеть лицо. Как я его узнаю?
– А тебе ничего не известно об этом случае?
Она лишь покачала головой. Явно врет.
– А где находится палата, ты знаешь?
Она молчала.
– Ты узнаешь эту палату? – резко повторил я.
– Натаниель, пожалуйста.
– Что означает твое «пожалуйста»? Палата находится в этом госпитале. Кассета хранилась у Хэрриет Тобел. Ты – главный исследователь ее лаборатории. Так скажи же мне, пожалуйста, что это за палата?
Я уже не сомневался в том, что она что-то знает.
– Я не… я слишком расстроена.
– Чем расстроена?
– Не знаю, Нат. Пожалуйста, пожалуйста, Нат, не мучай меня. Я страшно расстроена смертью доктора Тобел. А теперь еще и ты… ты показал мне вот это… что я должна сказать тебе?
– Только то, что действительно знаешь, что хотела мне сказать доктор Тобел. Как к ней попала эта запись?
Молчание.
– Почему она хотела, чтобы кассета попала именно ко мне? Почему решила отдать ее мне именно после того, как я рассказал ей о вспышке в Балтиморе?
Элен взглянула на меня воспаленными, распухшими глазами и снова отвернулась.
– Прекрати, Натаниель.
– Что я должен прекратить?
Молчание.
– Так что же, Хэрриет Тобел убили именно из-за этой кассеты?
Молчание.
– Говори, Элен! Доктор Тобел умерла потому, что хотела мне что-то сказать?
В этот самый момент Элен Чен – холодная, снежная королева Элен Чен – закрыла лицо руками и горько, хотя и молча, заплакала. А я – бездушный искатель славы Натаниель Маккормик – даже не попытался ее утешить.
Я просто сидел и смотрел, как она плачет. А потом попросил:
