кровати. Я ждал, когда же он вернется к тележке, но он просто стоял к нам спиной, глядя на обнаженное бесчувственное тело на кровати.
Наконец он все-таки шагнул к тележке, положил на место пилку, а взамен взял какой-то тюбик или что-то в этом роде. Снова отошел к кровати. Все это время он не отрывал от больной взгляда. Правой рукой мужчина залез к себе под халат, туда, где расстегиваются брюки.
– О, только не это! – отчаянно воскликнула Брук.
Рука начала медленно, ритмично двигаться. Через минуту он приподнял халат и расстегнул ширинку. Снял с тюбика колпачок и что-то выдавил в правую руку. Мастурбация продолжалась.
Брук не выдержала:
– Ну и что же, мы должны наблюдать, как он кончает? О Господи…
В эту минуту мужчина положил в тележку тюбик и полез на кровать.
– Я не могу на это смотреть, – категорически заявила Брук и отвернулась.
Я, однако, наблюдал, как санитар залез коматозной женщине между ног, вынул катетер, а вместо него внедрился сам. Несколько раз качнулся, а потом, явно кончив, затих. На всю процедуру потребовалась лишь минута-другая. Служитель медицины спустился на пол, застегнул штаны. Взял губку, вытер после себя между ног жертвы, привел в порядок халат, пригладил волосы больной. Долго на нее смотрел. Потом медленно приподнял защитное стекло, стянул маску и поцеловал женщину в губы. Тут же вернул стекло и маску на место, так что, когда он повернулся к двери, я уже не смог увидеть его лица. Взялся за тележку и повез ее к выходу. Через секунду он исчез.
57
– Ну что, закончилось?
– Да.
– Но он же изнасиловал ее.
– Да.
Пленка продолжала крутиться, но теперь все выглядело точно так же, как и в самом начале: женщина неподвижно лежала на кровати, и в палате все замерло. Даже трудно было представить, что всего лишь минуту назад тут происходило такое.
– Это ужасно, – проговорила Брук, глядя прямо перед собой. – Выключи, пожалуйста.
– Не могу. Надо посмотреть, нет ли здесь еще чего-нибудь.
Повисло молчание. Я задумался, но как-то странно: в одно и то же время и о только что увиденном изнасиловании, и о тысяче других событий. Возникло множество вопросов: кто этот человек? кто эта женщина? почему именно доктор Тобел сочла необходимым мне это показать? Пленка, разумеется, представляла собой всего лишь начало. Она должна была открыть тот разговор между нами двумя, который так и не состоялся.
Все это – и сама пленка, и то, как она ко мне попала, – не могло не вызывать сомнений. Я не спешил, хотелось все взвесить. Наконец вывод пришел сам собой:
– Они убили ее.
– Кто кого убил?
– Доктора Тобел. Кто-то расправился с ней, чтобы она не смогла об этом рассказать.
Я кивнул в сторону телевизора.
– Откуда ты знаешь?
– Да я и не знаю. Просто догадываюсь, Брук. Кто-то очень не хотел, чтобы вот это всплыло.
– Кто именно?
– Не знаю. Но, думаю, тот, кого вся эта чертовщина задевает больше всего.
Мы сидели, глядя на экран. Брук говорила так, словно находилась где-то далеко-далеко:
– Нужно выяснить, кто этот мужчина и кто эта женщина.
Я в полной мере оценил остроту постановки вопроса. Истинный Шерлок Холмс. Не удержавшись, я крайне неразумно позволил мыслям прозвучать вслух. Брук испепелила меня взглядом, однако промолчала. Молчала она долго, потом все-таки заговорила. И сказала именно то, что думал я сам, но что совсем не хотел слышать.
– Знаешь, должно быть, твоя доктор Тобел каким-то образом во всем этом замешана.
Моя доктор Тобел!
– Что ты имеешь в виду под «замешана»? – уточнил я.
– Пленка же у нее. И она ее тщательно хранила.
– И что же из этого?
– А то, что она не просто так на нее наткнулась. Ведь это явное изнасилование, что, как мы с тобой оба прекрасно понимаем, совершенно противозаконно. А следовательно, должна существовать причина, по которой она не сообщила об этой истории в полицию.
– А может быть, она сообщила.
– Не думаю. Тогда у нее не было бы причин хранить кассету. И ей не пришлось бы прятать ее в банковском сейфе. Это секрет, Нат. И должна существовать причина, по которой доктор Тобел его хранила.
– Хранила вплоть до настоящего момента, – уточнил я.
– Именно. До вчерашнего дня.
Пленка закончилась.
– Все, – подытожил я и включил перемотку.
Завибрировал пейджер. Тим.
– Я сейчас не полечу. Вернусь позже, – говорил я в трубку. Брук сидела рядом со мной на диване, скрестив ноги, целиком погруженная в свои мысли.
– Почему же?
Голос Тима Ланкастера звучал раздраженно.
– У меня здесь умерла подруга…
Пауза. Потом Тим произнес:
– Мне грустно это слышать.
– И я хотел бы задержаться до похорон.
Снова пауза. Тим пережевывал информацию.
– И когда же вернешься?
Я на секунду задумался.
– Сегодня четверг. Она… она еврейка. Поэтому похоронить ее должны не позднее вечера пятницы. Ты же понимаешь, для них суббота…
– Так ты еврей?
– С фамилией Маккормик? Знаешь, вряд ли…
– Ну, так твоя мать вполне может быть… как бы там ни было, а ты мне нужен здесь, в Атланте. Причем не позднее завтрашнего дня.
Я молчал. Это уж слишком – даже для Тима.
– Тим…
– Да-да. Мне необходимо, чтобы в Атланте был кто-то хорошо знакомый с ситуацией в Балтиморе. Нужно координировать лабораторную работу между здешними ребятами и центром. И я хочу, чтобы в Атланте заправлял именно ты.
Совершенно очевидно, что в Атланте я был не нужен. Он и сам мог прекрасно «заправлять», как он выразился, из Балтимора.
– Этот человек был одним из самых значительных…
– Понимаю. Знаю. Но дело выходит из-под нашего контроля. Вмешивается ФБР…
– И притащил его именно ты, – раздраженно заметил я. Повернувшись к Брук, изобразил губами: –
