Тут до него дошло, что она ожидала отказа от всякого разуверения, ожидала, что ее выбранят за дерзость предполагать, что она чего-то стоит, что она стоила благодарности.
Она знала, что мольба принесет ей боль, и все же молила, потому что женщина живет любовью, а это была женщина тридцати лет в стране, где девушки выходили замуж в пятнадцать.
Она уже смирилась, что в ее жизни не будет никакой продолжительной любви. Она должна была существовать на те немногие крохи, которые могла собрать.
Сердце его потянулось к ней, подтолкнутое в какой-то степени уколом самоупрека.
Поэтому, конечно, он сказал ей ложь такого сорта, какую мужчины говорят женщинам только для того, чтобы утешить их, а позже понять, что это была правда.
Он поцеловал ее и сказал:
— Это была не жизнь, девушка, это было то, для чего живут.
А потом, когда он сел на коня и обернулся посмотреть на нее, в то время как Большой Том весело махал своей девахе, Род снова заглянул ей в глаза и увидел отчаяние, оттенок страха перед его отъездом, безмолвную неистовую мольбу о клочке надежды.
Клочка, говорил Том, будет слишком много, но Род, вероятно, никогда больше не увидит этой девушки. Даже не искру надежды, только отблеск, какой от этого может быть вред?
— Скажи мне, как твое имя, девушка?
Только искорка, но она вспыхнула в ее глазах пожаром.
— Меня зовут Гвендайлон, милорд.
И когда они свернули за поворот дороги и девушка скрылась из вида за холмом позади них, Том вздохнул:
— Ты сделал слишком много, мастер. Теперь тебе никогда от нее не избавиться.
Одно можно было сказать в пользу любовных игр в сене: они достаточно истощили жизненные силы Большого Тома, чтобы он больше не пел. Разумеется, он все еще насвистывал под нос, но он скакал достаточно далеко впереди, чтобы Род не мог его слышать.
Род ехал молча, неспособный выкинуть из памяти пламенные волосы и изумрудные глаза. Поэтому он тихонько клял это неотвязное видение, но его отстраненному «я» казалось, что в его проклятиях чего-то недоставало: убежденности, наверное. И конечно, искренности. Эта попытка браниться была неубедительна, обвиняло его отстраненное «я».
Род был вынужден признать это. Он все еще очень сильно ощущал свое единство с мирозданием. В тот момент он не смог бы рассердиться и на своего палача… И это его беспокоило…
— Векс.
— Да, Род? — Голос, казалось, исходил изнутри его головы немного громче, чем обычно.
— Векс, я чувствую себя как-то не так.
Робот помолчал, затем спросил:
— А как ты себя чувствуешь?
Было что-то в том, как Векс это сказал… Род остро поглядел на голову псевдоконя.
— Векс, ты смеешься надо мной?
— Смеюсь?
— Да, смеешься. Ты слышал меня. Посмеиваешься себе в бороду.
— Это тело не снаряжено бородой.
— Кончай комедию и отвечай на вопрос.
С чем-то, похожим на вздох, робот сказал:
— Род, я должен тебе напомнить, что я только машина. Я не способен на эмоции… Я лишь замечаю противоречия.
— Ах вот как! — прорычал Род. — Могу я спросить, какие?
— В данный момент — противоречия между тем, чем человек является в действительности, и тем, чем он желает себя считать.
Верхняя губа Рода завернулась и прижалась к зубам.
— И чем же это я желаю себя считать?
— Ты желаешь считать себя эмоционально независимым от этой крестьянки.
— Ее имя — Гвендайлон.
— От Гвендайлон. От любой женщины, если уж на то пошло. Ты желаешь считать, что ты эмоционально независим, что больше не наслаждаешься тем, что называется «быть влюбленным».
— Любовью я очень даже наслаждаюсь, спасибо!
— Это совсем другое дело, — пробурчал робот, — чем быть влюбленным.
— Черт побери, я говорил не о занятии любовью!
— И я тоже.
Губы Рода сжались в тонкую белую полоску.
— Ты говоришь об эмоциональном опьянении. И если ты имел в виду именно это, то нет, я не влюблен. И если мой голос в этом деле что-то значит, никогда больше не влюблюсь!
— Именно в это, как я и говорил, ты и желаешь верить.
Род скрипнул зубами и подождал, пока пройдет приступ гнева.
— Итак, что есть истина относительно меня?
— Что ты влюблен.
— Черт побери, человек или влюблен или нет, и он, черт возьми, обязательно знает, что именно с ним.
— Согласен, но он может быть неготовым признаться в этом даже самому себе.
— Слушай, — отрезал Род. — Я был влюблен прежде, и я знаю, что это такое. Это… ну…
— Продолжай, — подтолкнул робот.
— Ну, это вроде как… — Род поднял голову и огляделся по сторонам. — Ты знаешь, что мир вон там существует, и знаешь, что он реален, но тебе наплевать, потому что ты наверняка знаешь, что ты — центр мира, самый важный предмет в нем.
— Ты испытывал в недавнее время подобные чувства? — спросил Векс.
— Ну… да, черт возьми. — Род дернул уголком рта.
— С Катариной?
Род уставился на затылок коня и прожег его взглядом:
— А ты откуда знаешь, черт побери? — и сузил глаза.
— Логика, Род. — В голосе коня-робота звучал налет надменности. — Только логика. А какие ты испытывал чувства, пока был с Гвендайлон?
— О… — Род расправил плечи и выпрямился. — Великолепные, Векс. Я чувствовал себя лучше, чем когда-либо раньше. Мир стал яснее, а день — моложе. Я чувствовал себя таким здоровым, а голова была такая ясная, что просто не мог поверить. Это прямо противоположно тому, что я чувствовал, когда бывал влюблен, но мне это нравится.
Род хмуро посмотрел в затылок Вексу.
— Ну?
Робот брел себе дальше, не отвечая.
— Язык проглотил?
— Я не снаряжен языком, Род.
— Не ускользай от темы.
Конь помолчал с минуту, затем сказал:
— Я ошибся, Род. Ты любишь и любим, но не влюблен.
Род обратил хмурый взгляд на дорогу.
— Это почему же, Векс?
Робот издал звук, похожий на вздох.
— В чем разница между двумя этими женщинами, Род?
— Ну… — Род пожевал щеку. — Гвендайлон — человек. Я имею в виду, что она просто обыкновенная заурядная женщина, в той же степени, как я — обыкновенный мужчина.
— Но Катарина — больше?
