Род придушил смешок, накрыв бугорок у себя на камзоле.
— Эй, поосторожнее, щекотно же!
Часовой между тем с кляпом во рту был аккуратно спеленут в ком Томом, и удерживался он на месте несколькими витками нитки.
— Где мы его спрячем? — прошептал Туан.
— Под рукой нет ни одного удобного места, — проворчал Том, высунув язык, пока завязывал гордиев узел.
— Эй! — Род похлопал бугорок, двинувшийся к низу от пряжки его пояса. — Прекрати это!
— Вон, на той стене есть подставка для факела, — показал Туан.
— В самый раз, — проворчал Том, подняв беспомощного часового и закрепив одну из петель нити на подставке.
Род покачал головой.
— А что если кто-нибудь пройдет этой дорогой? Мы не можем оставить его тут подвешенным.
Он сунул руку в камзол и оторвал мышку от исследовательского путешествия по его грудной клетке.
— Слушай, детка, ты знаешь, что такое искривление пространства?
Мышка выкатила глаза и дернула усиками, а затем твердо покачала головой.
— А как насчет, э… кармана времени?
Мышка энергично кивнула, затем мышиная мордочка сосредоточенно сморщилась и… часовой исчез.
Туан выпучил глаза, челюсть у него отвисла.
Большой Том поджал губы, затем живо промолвил:
— А… да! Ну, давайте тогда действовать дальше.
Род усмехнулся, поставил мышку на пол, развернул ее и легонько хлопнул по спине.
— Сгинь, пропади, заколдованный зверь, но оставайся поблизости, ты можешь понадобиться.
Мышка скрылась с прощальным писком через плечо.
— Не сомневаюсь, что Пересмешник будет спать там, где была комната Туана, — прошептал Том. — А его приспешники, будем надеяться, находятся неподалеку.
— А не может ли один из них оказаться бодрствующим? — прошептал Туан. — Или, может быть, поставлен начальником караула?
Том медленно повернулся, глядя на Туана со странным выражением лица. Он поднял бровь, взглянув на Рода:
— Хороший человек, — сказал он, — и хорошая догадка, — затем: — Следуйте за мной, — и, повернувшись, пошел прочь.
Им пришлось обойти только одного часового между собой и пивным залом.
Само помещение, как всегда, пещероподобное и грязное, было освещено только огнем очага и несколькими чадящими факелами. Этого, однако, хватало, чтобы разглядеть большую каменную лестницу, прорезавшую себе путь по противоположной стене с грацией, которой противоречили ее истертые ступени и сломанные перила.
Выше лестницы в зал выступала галерея. Дверные проемы вдоль нее вели в личные комнаты.
Рядом с очагом сидел в огромном кресле, развалясь и храпя, широкоплечий человек с лицом, как топор. Еще двое караульных сутулились по обеим сторонам двери в центре балкона.
— Неважное положение, — заключил Большой Том, ныряя обратно в коридор. — Тут их на одного больше, чем нас, и они настолько далеко друг от друга, что двое наверняка поднимут тревогу, пока мы выводим из строя остальных.
— Не говоря уже о мусорной свалке в виде освещенного зала, который нам придется пересечь, прежде чем мы доберемся до них, — добавил Род.
— Мы можем проползти под столами и табуретами, а тот, что у подножия лестницы, наверняка скоро уснет, он все время клюет носом.
— Это снимет беспокойство о двух внизу, но как насчет пары на балконе?
— На это, — сказал Туан, — ответит мое скромное искусство в обращении с пращей.
Он вытащил клок кожи с обернутыми вокруг нее двумя сыромятными ремнями.
— Как ты научился этому искусству? — проворчал Том, пока Туан разматывал ремешки. — Это же оружие крестьянина, а не игрушка лордика.
Во взгляде, брошенном Туаном на Тома, сквозило презрение.
— Рыцарь должен обучиться умению владеть любым оружием, Большой Том.
Род нахмурился.
— Я не знал, что это было частью стандартного кодекса.
— Не было и нет, — признался Туан, — но таковы правила моего отца и мои, как вы видите. Оба этих негодяя будут измерять свой рост на холодном камне допрежь поймут, что их сразило.
— Не сомневаюсь, — мрачно согласился Род. — Ладно, поехали, я возьму того, что у очага.
— Нет, — поправил его Большой Том, — ты возьмешь того, что у лестницы.
— Вот как? Какая-то особая причина?
— Да, — по-волчьи оскалился Том. — Тот, что в большом кресле, и есть тот самый приспешник, которого предвидел Туан, и именно тот, что засадил меня в тюрягу. То моя добыча, мастер.
Род посмотрел Тому в глаза и почувствовал, как зловещий холодок пополз у него по спине.
— Ладно, мясник, — пробормотал он, — только помни, эти люди пока не для резания.
— Пусть каждый хоронит своих покойников по своему вкусу и обычаю, — процитировал Том. — Ступай, займись своими мертвецами и предоставь моих мне.
Они упали на животы и поползли по-пластунски, каждый к своему собственному противнику. Для Рода это была вечность, состоящая из ножек столов и табуретов с массой остатков пищи между ними и постоянного страха, что один из них может добраться до своего места раньше и заскучает.
Раздался громкий с отдачей треск.
Род замер. Один из них ступил неосторожно.
С миг стояла тишина, затем голос окликнул:
— Что сие было?
Потом:
— Эй, ты там! Эгберт! Проснись, пьянчуга, и следи за лестницей, кою караулишь!
— А? Чо? Чо такое? — пробормотал невнятный голос поближе.
— Что там вас смутило? — пробормотал более глухой раздраженный голос у очага. — Дважды вы будили меня по пустякам.
Возникло молчание.
Затем первый голос произнес:
— Был шум, капитан, своего рода стук между столов.
— Стук, он говорит! — проворчал капитан. — Крыса, наверное, убирает остатки, ничего более! И ты будишь меня из-за этого? Сделай сие еще раз, и ты впрямь услышишь громкий стук по твоей голове.
Затем этот же голос проворчал про себя:
— Стук, понимаешь ли! Проклятый стук!
Потом снова наступила тишина, затем приглушенное клацанье, когда один из часовых беспокойно переместил свой вес.
Род испустил вздох облегчения — медленный и беззвучный. Он ждал, когда часовой опять начнет храпеть.
Затем он вновь ужом пополз вперед до тех пор, пока не улегся под ближайшим к лестнице столом.
Казалось, что время остановилось.
От очага раздался пронзительный свист и стук, когда Том перевернул табурет, под которым прятался.
Род прыгнул на своего противника. Уголком глаза он видел вскочившего на ноги Туана, неясную дугу его пращи, затем Род врезался в часового, вогнав кулак ему в поддых и сжав горло левой рукой.
Тот сложился пополам. Род слегка рубанул ребром ладони по основанию черепа, как раз под железной шапкой, и часовой обмяк.
