определить, сколько времени прошло, приходилось обращаться к собственным биологическим часам. Которые, да не покажется это странным, так же указывали разное время. Петрович вспомнил десятка два цветов, растущих в Средней полосе России, чьи бутоны раскрываются в строго определенное время суток. Вот только ни одно из этих растений не встретилось ему на пути. А если бы и встретилось – можно ли доверять цветку, проросшему сквозь поток галлюцинирующего сознания?
Спустя какое-то время – какое именно, никто точно сказать не мог, – пейзаж вокруг снова изменился. Причем не постепенно, а в один момент. Как будто на сцене упал нарисованный задник. Хоп! Были вокруг кусты и трава зеленая, а теперь – на тебе! – деревья с голыми стволами и кронами, похожими на соцветия брюссельской капусты, длинные плети сухой травы, стелющиеся по земле, и кочки, едва не в человеческий рост, поросшие ядовитого цвета зеленью с синеватыми вкраплениями. Туман исчез, будто втянутый огромным пылесосом. Но небо оказалось затянутым плотной пеленой грязных, мокрых, будто половые тряпки, облаков, из которых вот-вот должна была хлынуть вода. Влаги в воздухе было столько, что дышать, казалось, трудно. Как в бане. А вот солнца по-прежнему не было видно.
Макарычев воткнул шест в землю и остановился.
– И кто мне скажет, как это называется?
Никто ему не ответил.
Сержант обернулся.
Позади него никого не было.
Болото.
Глава 14
Стецук выдернул из земли воткнутый Макарычевым шест. Палка – вот она, а сержанта – нет. Исчез, будто и не он это был, а высококлассная голограмма.
– Где сержант? – Стецук спросил это так, будто не сомневался, что кто-то из тех, к кому он обращался, был причастен к исчезновению командира группы.
Все молча смотрели на Стецука, словно были уверены, что именно он должен дать объяснения по поводу случившегося.
– Кто-нибудь видел, куда он… пошел? – иначе сформулировал вопрос ефрейтор.
– Он никуда не пошел, – сказал Муратов. – Просто исчез.
– Как это так «просто»? – саркастически усмехнулся Стецук.
Муратов молча пожал плечами.
– Кто-нибудь еще видел, как исчез сержант?
– Я видел, – поднял руку Портной.
– Ну и как это произошло?
– Как в кино. Вот он есть, и – вот его нет.
– Не-не-не-не-не! – быстро затряс головой Стецук. – На самом деле так не бывает!
Он перехватил палку за самый конец и описал ею широкий круг вокруг себя. Выждал секунду и еще раз взмахнул палкой.
– Ты что, думаешь, он сделался невидимым? – спросила Тарья.
– А вдруг, – не глядя на нее, ответил Стецук.
– Тогда бы он мог голос подать.
– Это кто сказал? – глянул по сторонам ефрейтор.
– Я.
– Кто – я?
– Ты что, смеешься?
– А что, похоже, что мне весело?
– Тогда…
– Назовись! Быстро!
– Рядовой Дергачев. Что дальше?
– Руку протяни.
– Зачем?
– Затем, что я тебя не вижу, тупица!
– Серьезно?
– Точно, точно, Степка, ты тоже исчез, – подтвердил Егоркин.
– Ну… Вот он я…
– Где?
– Я руку тебе на плечо положил.
Стецук хлопнул себя по плечу.
– Это плечо?
– Это.
– Ну и где твоя рука?
– Не знаю…
– А Ерохин где?
– Ерохин!.. Ерохин!..
– Черт! Этот уже и не отзывается!
– Дергачев! Ты Ерохина, часом, не видишь?
Тишина.
– Умолк, – полушепотом произнес Игоряша.
– Все. Я так больше не могу! – Петрович скинул с плеч рюкзак, сел на траву и обхватил голову руками.
– Быстро! – крикнул Стецук. – Огляделись! Все остальные на месте?
– Портного нет, – ответил Муратов.
– Он же только что здесь был!
– А теперь – нет. И Тарья вместе с ним пропала.
– Ч-черт!
Стецук топнул ногой и резко крутанулся на каблуке. Злость и раздражение – вот те два чувства, что гоняли адреналин по его крови. Происходило что-то неладное… Нет, не так! Происходило нечто, выходящее за рамки здравого смысла. Да! Люди не могут исчезать просто так. Потому что это противоречит… Чему? Основным законам мироздания! Так! Верно! Ну а если так, получается… Что там у нас получается?..
– Привал, – махнул рукой Стецук.
Освободившись от рюкзаков, бойцы сели плотным кружком. Поближе друг к другу. Как будто боялись, что кто-нибудь еще может исчезнуть. Муратов достал из рюкзака банку консервированной ветчины, отодрал крышку, ножом срезал тонкий пласт мяса в желе и протянул Егоркину. Тот сделал отрицательный жест рукой. Остальные тоже отказались от еды. Равиль тяжело вздохнул и стал есть в одиночестве. Чем-чем, а вот отсутствием аппетита Муратов никогда не страдал.
Стецук достал из кармана мятую пачку сигарет. Закурил. Выпустил тонкую струйку дыма.
– Ну, скажи что-нибудь, Игоряша, – попросил он Дробинина.
– А что я могу сказать? – удивился тот.
– Не знаю, – пожал плечами ефрейтор. – Я думал, может быть, ты понимаешь, что происходит.
– Если бы мы находились под воздействием психотропных веществ… Вроде тех синих грибочков, про которые говорил Антип… То мы не смогли бы общаться друг с другом. Сознание каждого из нас создало бы свой собственный иллюзорный мир. Следовательно, на нашу психику оказывают воздействие уины. Они не выключают полностью сознание, но искажают наше представление о реальном мире.
– То есть мы можем вполне здраво обсуждать абсолютно бредовые вещи, – вставил Петрович. – Вроде внезапно обратившегося в ничто сержанта Макарычева.
– Вроде того, – согласился Игоряша.
– И как долго это будет продолжаться? – спросил Стецук.
– Ну, за кордоном люди всю жизнь так живут, – ответил Игоряша.
– Мы не за кордоном! – рявкнул ефрейтор.
– А что ты на меня орешь, – обиделся Дробинин. – Я-то тут при чем?
