Мур прислала за мной: я должен был, по ее желанию, занять место одного из недостающих слуг.
Я был счастлив этой перемене. Я знал миссис Мур как добрую женщину, не способную обругать или избить слугу, даже если он был рабом, за исключением разве тех случаев, когда она находилась в дурном расположении духа, что случалось не чаще одного или двух раз в неделю. Бывало, правда, в периоды большой жары, что такие приступы 'дурного настроения' затягивались на целую неделю.
Возлагал я кое-какие надежды и на то, что моя преданность ее любимому сыну Джемсу расположит миссис Мур в мою пользу. Я не ошибся. Контраст между тиранией мистера Стаббса и моим новым положением был так разителен, что я чувствовал себя почти счастливым. Ко мне вернулись веселье и прежняя беззаботность. О будущем я старался не думать.
Я полностью наслаждался временным улучшением моей жизни и перестал постоянно вспоминать о тягостях, связанных с моим происхождением.
Как раз в это время в усадьбу вернулась старшая дочь полковника Мура, мисс Каролина, которая провела несколько лет в Балтиморе у тетки, занимавшейся там ее воспитанием. Дочь полковника не отличалась ни красотой, ни привлекательностью, зато горничная ее, Касси, которая в годы нашего детства была подругой моих игр, сейчас, после долгого отсутствия, успела превратиться в настоящую женщину. Природа щедро одарила ее тем обаянием, которого была лишена ее госпожа.
От слуг в доме я узнал, что Касси была дочерью родного брата полковника Мура и рабыни, которая в течение года или двух занимала в соседнем поместье такое же положение, как моя мать на плантации полковника Мура. Женщина эта давно умерла, и Касси очень рано осталась сиротой. Мать ее, как говорили, была поразительно хороша собой и в свое время чуть было не стала соперницей моей покойной матери, так как полковник, увидев ее, настойчиво стремился купить ее у брата.
Касси по внешности была вполне достойна своей матери. Она была невысока ростом, но обладала врожденной грацией и изяществом. Живость ее движений и гибкость могли служить образцом, достигнуть которого не было дано ее ленивой госпоже, вечно возлежавшей на диване. Смуглый цвет лица Касси и нежный румянец делали ее во много раз привлекательнее болезненно бледных красавиц Нижней Виргинии, а глаза ее были выразительны и прекрасны.
В те годы моей жизни, о которых я сейчас рассказываю, я, как и подобало уроженцу Виргинии, еще гордился светлой окраской моей кожи. А между тем я ведь уже по печальному опыту мог убедиться, что, будь он черный или белый, раб всегда остается рабом, и господин, не считаясь с оттенком кожи раба, с исключительным беспристрастием награждает его ударами плети. И все же я, точно так же как и моя покойная мать, считал, что принадлежу к привилегированной расе, и ставил себя выше любого другого, который был хоть сколько-нибудь более смуглым, чем я. Это нелепое тщеславие мешало мне сблизиться с остальными слугами, женщинами и мужчинами, наполнявшими дом. Само собой разумеется, что мое поведение порождало недоброжелательство с их стороны. Мне нередко приходилось испытывать из себе неприятные последствия таких отношений, но ничто, кажется, не способно было излечить меня от привитого с детства предрассудка.
У Касси примесь африканской крови была несколько больше, чем у меня, но хотя обычно этот вопрос и казался мне таким важным, он терял свое значение по мере того, как я ближе узнавал Касси, и в конце концов он вовсе перестал интересовать меня. Мы часто бывали вместе, и красота, живость и постоянная веселость Касси с каждым днем производили на меня все более сильное впечатление. Я полюбил ее раньше, чем сам отдал себе отчет в том, что это любовь. Вскоре я понял, что она платит мне взаимностью.
Как истинное дитя природы, Касси не умела прибегать к изощрениям и хитростям, которыми так ловко пользуются не только дамы высшего общества, но и их субретки. Касси чужды были кокетство и сложные приемы, при помощи которых женщина держит влюбленного на должном расстоянии. Мы любили друг друга, и очень скоро между нами встал вопрос о браке. Касси поговорила со своей госпожой, и ответ получился благоприятный. Миссис Мур выслушала меня с неменьшей благосклонностью. Женщины всегда испытывают особое удовольствие, устраивая браки, и как ни ничтожно положение влюбленных, они готовы покровительствовать им.
Было решено, что свадьба наша будет отпразднована в ближайшее воскресенье и в увеселениях примут участие все слуги дома.
Священник-методист, [17] рыскавший по окрестностям в поисках заблудших душ, с большой охотой согласился благословить наш союз. Он, разумеется, благословил бы любую пару, но в данном случае был охвачен особым рвением ввиду того, что Касси во время своего пребывания в Балтиморе была вовлечена в методистскую общину.
Меня очень радовало, что наша свадьба будет отпразднована с известной торжественностью. Обычно к брачным союзам между рабами в Америке принято относиться весьма легко. На них смотрят как на временное сближение, бракосочетание не сопровождается никаким церемониалом. Брак между неграми- рабами законом не признается, и хозяева ни в какой мере с ним не считаются. Даже и сами вступающие в брак нередко относятся недостаточно серьезно к своему союзу. Мысль о том, что мужа в любую минуту могут продать в Луизиану, а жену - в Джорджию, вряд ли способствует укреплению брачных уз. Да и кроме того, уверенность в том, что дети от этого брака родятся рабами и, как рабы, обречены на безысходные страдания и лишения, - уже одной этой уверенности совершенно достаточно, чтобы охладить самую горячую любовь.
Подчиняясь природному инстинкту, раб производит на свет рабов, но рабство, за редкими исключениями, почти всегда накладывает роковую печать на отношения между супругами. Сознание непрочности супружеских отношений отравляет и губит их. Только избранным и особенно сильным духом удастся найти в самих себе опору и противостоять этому тлетворному влиянию рабства, подобно тому, как эпидемия чумы или желтой лихорадки, захватывая города и обрекая на смерть тысячи, десятки тысяч людей, наталкивается на отдельных необычайно крепких индивидуумов, которых природа одарила силой противостоять ей.
Как я уже говорил, наша свадьба была назначена на воскресенье. За два дня до нее, в пятницу, в Спринг-Медоу вернулся полковник Мур. Его неожиданный приезд не доставил мне особого удовольствия.
С обычной для него снисходительной приветливостью полковник Мур обратился к слугам, выбежавшим встречать его. Но заметив меня, стоявшего в толпе других, он нахмурился, и по лицу его скользнуло выражение неудовольствия. Казалось, мое присутствие среди домашних слуг неприятно поразило полковника.
На следующий же день я был освобожден от обязанностей по дому и возвращен в поле под начальство мистера Стаббса. Это само по себе уже было жестоким ударом, и все же это было ничто по сравнению с тем, что я пережил на другой день, когда, явившись в дом, попытался увидеть мою невесту. Мне сказали, что она уехала с полковником Муром и его дочерью, которые отправились в гости к соседям. К этому было добавлено, что мне незачем больше беспокоиться и приходить в дом; мисс Каролина не желает, чтобы ее камеристка вышла замуж за полевого рабочего.
Как описать горе и бешенство, овладевшие мной? Те, кто способен испытывать жгучие страсти, поймут меня. Напрасной будет попытка дать о них представление людям, чувства которых более умеренны. Меня разлучили с любимой девушкой, а сам я снова отдан во власть грубого и жестокого надсмотрщика! И все это так внезапно, с таким явным намерением проявить свою власть и унизить меня…
И тут снова я пожал печальные плоды глупого тщеславия, отдалявшего меня от товарищей по несчастью. Мое горе не вызывало сочувствия. Многие открыто радовались моей беде, и так как я никогда прежде не искал среди них друзей и ни с кем не делился своими переживаниями, то теперь мне не у кого было искать совета и участия.
Наконец я вспомнил о пасторе-методисте, который именно сегодня должен был приехать, чтобы обвенчать нас. Мне казалось, что он ко мне и к Касси относился благосклонно и даже как будто радовался нашему счастью.
Я надеялся найти у него нравственную поддержку и, кроме того, хотел избавить его от ненужного теперь путешествия в Спринг-Медоу и оградить от возможных оскорблений со стороны полковника, относившегося довольно неприязненно ко всякого рода проповедникам, а особенно к методистам.
Я знал, что миссионер предполагал выступить в этот день на молитвенном собрании в четырех или пяти
