к самому борту, многих сбросили в воду. Оставшиеся отступили, спеша найти укрытие на собственном корабле.
Наши успехи не ограничились этим: мы сами бросились на абордаж, и на палубе шхуны развернулся бой столь же кровавый, как перед том на палубе нашего брига.
Счастье сопутствовало нам, и вскоре мы загнали весь экипаж шхуны на корму.
Мы крикнули им, чтоб они сдавались; их капитан, продолжая размахивать окровавленной шпагой, решительно отказался. Приказав своим людям атаковать нас, он первый яростно кинулся вперед.
Я пикой выбил из рук его шпагу, рукоятку которой он сжимал в руке, и тотчас же он рухнул на палубу. Я приставил острие моей пики к его груди. Он взмолился о пощаде. Лицо его показалось мне знакомым.
- Твое имя? - спросил я.
- Осборн!
- Ионатан Осборн? Был капитаном брига 'Две Сэлли'?
- Да, тот самый.
- Тогда умри! Такой негодяй, как ты, не заслуживает пощады!
С этими словами я вонзил ему в сердце острие моей пики.
Я счастлив был возможности покарать хоть одного тирана, отомстить за тех, кто там, откуда я вырвался, продолжает изнемогать под ярмом рабства.
Акт справедливого возмездия не должен быть запятнан ни страстями, ни (если это возможно) кровью. Я вынужден признаться: если в душе моей пылало благородное чувство, то не менее сильна была жажда мести. И все же, перебирая в памяти все мои действия и чувства, руководившие мной, я не могу осудить себя за страстную ненависть, пылавшую в моем сердце. Да, справедлива и законна эта ненависть, законна и жестокая энергия раба, который может завоевать свободу только с оружием в руках и уничтожая угнетателей! Он выполняет тяжкий долг во имя человечества!…
Капитан был убит, и экипаж, сложив оружие, сдался на милость победителей. Шхуна принадлежала нам. Никогда, кажется, более прекрасный парусник не бороздил поверхности морей.
Офицеры на бриге были ранены. Победа, по общему мнению, была в большой мере одержана благодаря проявленному мной мужеству и смелости. Под одобрительные крики всего экипажа я был избран командиром захваченного судна.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ
Мы быстро и без дальнейших приключений дошли до Ливерпуля. Шхуну сочли 'призом', и она была куплена у нас владельцем брига. Ее вооружили и снарядили как капер. Узнав, какую роль я играл при взятии шхуны, владельцы назначили меня капитаном этого корабля. Помощником к себе я взял старого и опытного моряка. Набрав команду, я поднял паруса.
Охотнее всего я плавал вдоль берегов Америки; мы преуспевали, и однажды, неподалеку от бостонской гавани, нам удалось захватить возвращавшийся из Ост-Индии корабль, груженный чаем и шелком. Мы отправили его в Ливерпуль, где за него были выручены большие деньги.
Вслед за этим я взял курс на юг, и наша шхуна в течение месяца или двух крейсировала на уровне виргинских мысов.
Мы нередко приближались к земле, и каждый раз при этом меня манила мысль высадить нескольких моих людей и захватить спящими кое-кого из соседних плантаторов. Но осторожность помешала мне дать виргинцам урок, в котором они, несомненно, сильно нуждались.
Описание всех моих приключений на море заняло бы целую книгу, и это удалило бы меня от моей основной темы.
Пока длилась война, я плавал по морю и оставил его, да и то с большим сожалением, только когда был заключен мир. Доставшаяся на мою долю добыча сделала меня человеком весьма состоятельным - так, по крайней мере, я мог считать, принимая во внимание умеренность моих требований. Но чем мне было заняться теперь? Праздность тяготила меня. Мне нечем было заменить жизнь, полную опасностей, которая одна только заглушала мои печальные мысли и не позволяла мне каждую минуту моей жизни отравлять ядом мучительных воспоминаний.
Часто и раньше во время моих плаваний вставали передо мной образы моей жены, ребенка и верного моего друга, но скрип снастей и возгласы матросов: 'Впереди парус!' придавали мыслям другое направление и рассеивали тоску.
Зато теперь, на берегу, одинокий, лишенный семьи и близких, я весь был во власти тоски, и образы дорогих моих страдальцев неотступно стояли передо мной.
Я постарался найти человека, вполне достойного доверия, которого я мог бы отправить в Америку на поиски моей семьи. Вскоре мне посчастливилось найти такого человека; я сообщил ему все необходимые сведения, дал подробнейшие инструкции и предоставил в его распоряжение неограниченный кредит у моего банкира, а сверх того вручил еще моему доверенному крупную сумму для него лично, обещая, в случае успеха, выдать ему еще значительное вознаграждение.
Выждав удобного случая, я отправил его в Америку, утешая себя надеждой, что его поиски увенчаются успехом. А пока, чтобы хоть как-нибудь заглушить тяжелые мысли, я усиленно углубился в книги, стараясь пополнить свое образование.
С самого раннего детства я любил читать и жадно стремился к знанию; это желание грубо подавляли, но заглушить его не удалось, и я сам был удивлен тем, что оно все с той же силой живет во мне. Как земля, жадно впитывающая влагу, ум мой впитывал знания. Я по читал книги - я пожирал их содержание, урывал время от сна. Читал я без особого выбора, и прошло немало времени, пока я обрел способность правильно оценивать произведение и сравнивать его достоинства с достоинствами других книг. При моей жажде знания со мной происходило то, что часто происходит с человеком: я не сразу научился отличать подлинное от ложного. Все же, хоть я и поглощал множество лживых м глупых россказней, преподносившихся под видом истины, меня не привлекали авторы с чересчур горячим воображением. Мне непонятна была цель, к которой они стремились. Я презирал поэтов. Больше всего я любил читать исторические книги и рассказы о путешествиях. Бремя и раздумье позже научили меня извлекать драгоценные зерна мудрости из той груды материала, который тогда, нагромождаясь в моей памяти, оставался там в состоянии полного хаоса.
Эти занятия возвышали мою душу и придавали мне силы пережить те печальные вести, которые доходили ко мне из Америки.
Но в конце концов мужество мое начало иссякать и совершенно угасло, когда мой доверенный, вернувшись из своей поездки, объявил, что все поиски его остались напрасными.
Из того, что он сообщил мне, я узнал только, что хозяйка Касси, миссис Монтгомери, выдала за своего брата поручительство на очень крупную сумму. Брат этот был ее главным советчиком по всем деловым вопросам. Он был плантатор и, как и большинство американских плантаторов, страстный игрок. Эта страсть - единственное, что вносит хоть какое-нибудь оживление в бесполезную и праздную жизнь американского рабовладельца.
Брат миссис Монтгомери был, как принято выражаться, 'несчастный игрок'. Разорившись сам, он увлек в ту же пропасть и свою сестру. Он не только присваивал себе такие суммы, какие ему были нужны (а это не составляло для него особых трудностей, если принять во внимание, что он ведал всеми денежными делами сестры), но и заставил ее подписать векселя и чеки на очень значительные суммы. Долгое время он скрывал от нее, что векселя опротестованы, и бедная женщина, жившая в полном неведении, в один злосчастный день была поражена известием, что она разорена дотла и все имущество ее подлежит описи и продаже.
Жена моя и ребенок были проданы вместе с остальными принадлежавшими миссис Монтгомери вещами. В Америке существует благородный обычай продавать женщин и детей в покрытие долгов игрока.
Касси и наш ребенок достались 'джентльмену' - так титулуют в Америке людей, занимающихся почтенной и небезвыгодной торговлей живым товаром.
Мой агент наводил о нем справки, но узнал только, что он умер, не оставив никаких документов, относившихся к его торговым операциям. Тогда он решил проследовать по пути, которым работорговец имел
