— Думаю, ничего в жизни я бы так не желала. Это может показаться поспешным решением, но на самом деле это не так.
— Я тоже так считаю. Значит, Эльдар Свартскуген… был всего лишь эпизодом?
— Тогда я не думала, что созрела для любви к тебе, Доминик. Я должна была пережить очистительный период, чтобы сполна оценить тебя. Ах, я была такой зеленой, когда встретила Эльдара! Я была такой незрелой, что думала, что никогда не выйду замуж и не буду иметь детей. Я даже не помышляла о том, чтобы лечь с ним в постель. «Это так глупо и отвратительно», — думала я тогда. Хотя он и был привлекательным, не так ли? Я хотела быть его товарищем, его рабыней, на которую он может во всем положиться, хотела быть для него всем на свете. Со временем я поняла, что это всего лишь часть отношений между мужчиной и женщиной. Я была ребенком, Доминик, ребенком, который восхищается сияющим идеалом — этим разбойником, который ни с кем и ни с чем не считался. Доминик засмеялся.
— Понимаю. Он прекрасно подходил тогда для тебя. А теперь? Теперь ты ребенок или женщина?
Она вдруг стала серьезной. Опустила глаза.
— Теперь я женщина, — тихо ответила она.
Он снова протянул к ней руку, она взяла ее. Они стояли на коленях и молча смотрели друг на друга — долго и пристально, в глубокой печали. Виллему думала о том, как она будет лежать в объятиях Доминика — и эта мысль не отталкивала ее. И то, что он теперь был так близко, не мешало ей, наоборот: мысль об этом пронзала ее насквозь.
Доминик видел это по ее глазам, по выражению ее лица — и его печаль превращалась в скорбь и отчаяние.
Виллему почувствовала смущение. Но разве не она вела его за собой?
— Доминик, я… — начала она и тут же пожалела об этом.
— Что ты хотела мне сказать?
— Нет, ничего.
— Но все-таки!
— Нет, я не знаю, как ты к этому отнесешься.
Он замолчал. Потом тихо произнес:
— Ты причиняешь мне боль.
— Все равно, не стоит об этом говорить, есть вещи слишком личные.
Она же не рассказывает ему о горном короле! О том, что она делала тогда в лесу…
Она пристально, оценивающе посмотрела на него. Осмелится ли она? Ей так хотелось довериться ему, но для этого еще не пришло время. Раньше они не были так близки, находя лишь приятным общество друг друга. Она не знала, как он воспримет это.
— Виллему…
В его голосе слышалась настойчивость.
— Нет, не нужно, Доминик. В другой раз.
— В другой раз? — невольно вырвалось у него, — Виллему, тебе не кажется, что…
У нее был вид покинутого всеми ребенка.
— Да, я знаю, но мы должны надеяться, не так ли? Надеяться на то, что у нас впереди будущее.
Доминик вынужден был согласиться.
— Извини, — прошептал он. — Извини, любимая!
Она глубоко вздохнула, пытаясь прогнать неприятные мысли, потом нервно рассмеялась.
— Доминик, я… я была так глупа, читая твое дружеское письмо. В нем было нечто такое, что крепко засело мне в голову и ужасно меня расстроило.
Он сдвинул брови.
— Что же это было? Что я такое написал?
— Ты написал, что понимаешь, что значит потерять любимого человека. Ты написал, что сам пережил это. И я, в некотором смысле…
Доминик улыбнулся.
— Ревновала?
— Что-то в этом роде. Во всяком случае, мне это не понравилось.
— Маленькая, глупая Виллему, — печально произнес он. — Ты не поняла, что я имел в виду?
— Нет.
— Так ведь это тебя я потерял!
— Меня? — не понимая, в чем дело, спросила она.
— Когда ты ушла к нему. В тот раз я подумал, что моя жизнь кончена. Ты не замечала, что я рядом. Я же хотел пожертвовать ради тебя всей своей жизнью! Это была моя самая печальная осень, Виллему!
— Ах, Доминик, — вздохнула она, — если бы ты только сказал тогда об этом!
— Тебе? Ты бы влепила мне пощечину!
Она задумалась.
— Влепила бы? Не думаю. Меня просто ослепил этот шалопай, у меня были совершенно превратные представления о его характере. Но если бы я знала, что ты… интересуешься мной… тогда многое сегодня было бы совершенно иным.
— И не нужно было бы копаться во всем этом, не так ли? Можно раскаиваться во всем, но раскаяние не повернет время вспять.
— Да, ты прав. Нам нужно смотреть в будущее.
Опять она за свое! Какое будущее их ожидает? Виллему безнадежно опустила голову.
Доминика охватил страх: вокруг было слишком уж тихо.
Что еще задумали их враги?
9
Воллерский помещик тяжело шагал по своему большому, мрачному дому. Его шаги были медленные, как у человека, перенесшего большие испытания и потерпевшего поражение. В последнее время он все чаще и чаще заходил в западную часть дома, где жила его дочь. Да, у Воллера была еще и дочь, но она в расчет не принималась.
Да и стоило ли с ней считать! Насмерть запуганная своим отцом, пустоголовая, не способная ни к какой работе по дому. Но, вопреки всему, она была человеком, о чем он часто забывал.
Она вышла замуж за соседского сына, и оба считали, что должны получить в наследство поместье Воллера, после того, как Монс Воллер погиб такой жестокой, но почетной смертью. Когда зять находился на отдаленном горном пастбище, на него свалился камень, и он погиб. После него остался наследник: вскоре после его смерти дочь Воллера родила мальчика. И этот ребенок стал единственным утешением для воллерского помещика. Годовалый мальчик жил теперь вместе со своей запуганной матерью в западном крыле усадьбы. Дочь ничего не значила для помещика, тогда как внук был всем. Не то, чтобы он хотел или был способен ухаживать за ним — просто он видел в нем наследника.
И этот наследник теперь умирал.
Никто не знал, что у него за болезнь. Он был тщедушным, бледным и слабым, отказывался от еды, постоянно плакал. Он лежал посреди роскошной постели, маленький и истощенный, глядя на всех своими большими, испуганными глазами.
Воллер без стука вошел в комнату. Дочь вскочила со стула и склонилась перед ним. Даже не взглянув на нее, он подошел к внуку, маленькому Эрлингу, пристально посмотрел на него.
