понимает! Просто это ее способ поддерживать волю к жизни и избегать отчаяния. И я должен помочь ей».
— Виллему… Где бы ты хотела жить? В Норвегии или в Швеции?
— Там, где ты, — тут же ответила она. Он улыбнулся.
— Я бы сам с удовольствием жил в Норвегии, но я связан со Швецией незримой нитью, — с семейством Оксенштерн. Они не захотят расставаться со мной. И к тому же я состою на службе, я королевский курьер. И, кстати, на какие средства я мог бы жить в Норвегии?
— Ты же можешь купить весь Элистранд! Это стоит того, чтобы жениться на мне!
— Глупышка, — рассмеялся он. — Ты, что, хочешь, чтобы тебя купил какой-нибудь горожанин? Я же не крестьянин, мой друг! Говорят, Габриэл Оксенштерн ходатайствует перед Его Величеством, чтобы дать дворянский титул отцу и мне за наши заслуги перед шведским государством. Не то, чтобы наши услуги были так уж велики, но все-таки это приятно!
— Сделать тебя дворянином? — с восхищением произнесла Виллему. — Дворянин Линд из рода Людей Льда! Да, это звучит!
— Да, это будет шведская линия.
— Но в таком случае… — высокомерно добавила она. — Я вряд ли смогу принять твое сватовство!
— Я это знаю, потому и не сватаюсь.
— Если бы! Разве ты не собираешься просить моей руки у родителей?.. Ах, Доминик, мы болтаем всякую чепуху, чтобы только забыть, где мы находимся.
— В этом нет ничего страшного, — ответил он, — ведь нас разделяет перегородка. Было бы гораздо хуже, если бы мы имели доступ друг к другу.
— Имели доступ друг к другу…
Доминик хотел во что бы то ни стало выведать у нее ее тайну о горном короле, поэтому и не упускал случая накалить атмосферу, твердо решив поговорить с ней начистоту.
Его глаза потемнели.
— Тогда я бы заключил тебя в свои объятия и нарушил бы все запреты Людей Льда!
— Ты бы сделал это? О, — еле дыша, прошептала она. — Мы бы не смогли это сделать, потому что за нами всегда кто-то наблюдает. И мы никогда не выйдем отсюда, никогда не сможем пожениться, так что этого никогда, никогда не будет… Но расскажи, как бы могла сложиться наша жизнь, Доминик.
В ее голосе звучала тоска.
— Хорошо, — застенчиво произнес он. — Но сначала я хочу, чтобы ты узнала, что у меня никогда не было женщин. Так что мне нечего сказать о своей опытности.
— Ты никогда…
От него не могла укрыться ее радостная интонация.
— У меня было много возможностей такого рода. Но я мог думать только о тебе. И в сердце моем была скорбь, потому что ты не хотела забыть того, ты знаешь, кого…
— Кого? — не поняла она.
— Того, чье имя мне не хочется произносить…
— А Эльдара Свартскугена? Понимаешь, я его совсем забыла. Совершенно! Полностью!
— Слава Богу!
— Доминик, я тоже чистая, нетронутая. Да, можно сказать…
— Ты хочешь сказать, что он…
— Нет, не он.
— Кто же? — почти крикнул он. — Или ты имеешь в виду того насильника?
— Нет, меня никто никогда не насиловал. Речь идет о горном короле…
Доминик окаменел: опять она за свое…
— Виллему, — тихо сказал он. — Ты хочешь сказать, что тебя кто-то соблазнил? Ты хочешь сказать, что этот горный король злоупотребил твоей буйной фантазией?
— Нет, нет, я же сказала, что с мужчиной еще не была, что я девушка! Это я сама, Доминик, совершила безумный поступок!
Ему было больно слышать это, но все же принудил себя спросить:
— Что же ты натворила? Ты должна все рассказать мне, ты ведь знаешь.
— Я не знаю, стоит ли…
— Возможно, мы не выйдем отсюда, мой друг. Доставь мне радость, доверься мне!
Она вела молчаливую борьбу с собой.
— Виллему, — прошептал он. — Я хочу тебя…
Это подействовало. Она подняла голову и посмотрела на него сияющими глазами, но нерешительно, все еще не осмеливаясь довериться ему.
— Так что же было с горным королем? Что такое ты натворила?
— Нет, это не я, — торопливо ответила она. — Это сделали наши работники…
— Объяснили же, в чем дело.
— Они пели.
— О горном короле?
— Да. И я представила себе, как он выглядит: он был похож на тебя. Если честно, то он и ты — одно и то же.
Доминик слушал, не перебивая. Но на этом ее сумбурные пояснения закончились.
— И что же в этом плохого?
— Эта песня… — она помедлила, — не очень приличная.
— Не очень приличная? — произнес он, с трудом сохраняя серьезность.
— Если спеть куплеты по порядку, то это просто ужасно.
— Спой ее мне, Виллему!
— Не-е-ет! — возмутилась она. — Никогда в жизни!
— И это все?
Виллему не отвечала.
— Значит, было что-то еще, — тихо произнес он, придвинулся поближе к перегородке, просунул в щель руки.
Поколебавшись, Виллему взяла его за руки.
Он ласкал ее ладони большим пальцем, медленно и ритмично.
— Разве ты не видишь, что я хочу ее послушать? Теперь, когда мы одни — ты и я. Дай мне немного помечтать!
Прижав лоб к перегородке, она закрыла глаза.
— Когда они пели, я думала о тебе. И мне было так хорошо…
— Могу себе представить. Расскажи, как именно…
— Тогда мне удалось справиться с этим…
— Потушить огонь?
— Именно так. Но откуда ты знаешь?
— У меня тоже бывали мечты и фантазии, — улыбнулся он, — о тебе. Хотя сам я не занимался колдовством… Но ты сказала «тогда». Означает ли это, что было что-то еще?
— О, да, — горячо произнесла она, подбодренная тем, что у него бывали сходные переживания. — Это было только начало. На следующий день я пошла в лес, было удивительно жарко…
— Я помню эти дни, в Швеции тоже было тепло…
Он щекотал кончиками пальцев ее ладонь, легко-легко, едва касаясь кожи. Это наполняло ее доверием к нему.
— Там, в лесу… — с дрожью в голосе произнесла она, — я нашла солнечную поляну. И там… Нет!
