скверно, но ведь она тоже немного особая. Однако, давай поговорим о твоем собственном призраке! Я должен буду выяснить это, потому что они не должны показываться другим людям. А также посещать наши спальни. Ну? Ты сказал, это женщина?
Белинда сидела совершенно неподвижно и следила за беседой. Порой она забывала закрыть от изумления рот, но сразу спешила его захлопнуть, так как ей совсем не хотелось выглядеть глупее, чем она была! Но ей было немного боязно ехать домой. То, что Вильяр хотел ее проводить, могло означать только то, что он собирается отругать ее. Он была слишком вежлив, чтобы сделать это теперь.
— Это — молодая женщина, — сказал он старикам. — Она иссиня-бледная с белесыми глазами и кажется опухшей. Будто она утонула.
— Да, я знаю, кто это, — сказал Хейке. — Ей, наверное, кажется, что ты хорошо выглядишь. Может, она даже влюбилась в тебя?
Вильяр метнул в него уничтожающий взгляд.
— В четырехлетнего? Я был не старше, когда увидел ее впервые.
Затем он рассказал, что женщина имела обыкновение стоять у двери его спальни и просто смотреть на него. Что он теперь привык к ней. Потому что она ведь ничего не делала, хотя ее вид не поднимал настроения.
— Это не может продолжаться, — взволнованно сказал Хейке. — Я должен поговорить с главным. Но они стали так…
— Подожди минутку, — задумчиво прервала его Винга. — Я размышляю, не об этой ли мистической женщине, Вильяр, мы говорили сегодня вечером. До того, как ты пришел.
Хейке и Вильяр посмотрели на нее вопросительно.
Белинда тоже рассматривала эту маленькую подвижную даму с такими тонкими руками и еще красивыми чертами лица. Если возможно стать такой приятной в старости, то нет причин ее бояться.
— Ты помнишь, Хейке, о ком мы рассказывали? О Марте! Ее столкнули в омут. Никто ее никогда не нашел, — сказала Винга.
Хейке сидел молча, затем сказал:
— Да, потому что никто не осмелился спустится к омуту. Ты права, это, очевидно, Марта. В таком случае, она о чем-то просила.
Теперь в разговор включился Вильяр.
— Но это же ясно! Она хотела быть погребенной в освященной земле.
— Верно, — сказала Винга. — Ее бедные родители были из-за этого в таком отчаянии. Хейке выглядел озабоченным.
— С тех пор прошло, вероятно, почти двести лет. Мы никогда не найдем ее.
Но Вильяр принял решение. Он поднялся.
— Она просила меня о чем-то. Я должен выполнить это.
Винга вытянула руку и взяла его за плечо.
— Только не сейчас, дружок! Уже совсем темно. К тому же спуститься к омуту Марты будет очень опасно, даже среди бела дня.
Он понял разумность бабушкиных слов и сел.
— Может быть, там растут деревья, — осмелилась предположить Белинда, чувствуя себя очень глупо. — Можно было бы привязать веревку…
При этих словах Вильяр улыбнулся.
— Спасибо, Белинда! Но я полагаю, что потребуется более надежное снаряжение, чтобы держать канат. Впрочем, вниз сверху не спуститься, это совершенно ясно. Но как это сделать? Возможно ли карабкаться вверх вдоль самого водопада?
Хейке откинулся назад на стуле.
— Насколько мне известно, никто на это не рискнул пойти. Течение слишком быстрое, а скалы слишком крутые. Но…
— Да? О чем ты подумал?
— Если ты действительно на это настроился…
— Решительно!
— Тогда мы, возможно, могли бы запрудить речку. Во всяком случае, на какое-то время.
Винга выглядела озабоченной. Хейке произнес убедительно:
— Винга, речь идет о человеческой душе. Ясно, что все серые люди являются злосчастными в той или иной степени. Но этой женщине, видимо, хуже, чем остальным, раз она является простому смертному. Возможно, это объясняется тем, что она страдает от вечного горя родителей…
— Ты совершенно прав. Я только немного беспокоюсь за Вильяра. Если запруду прорвет.
— Сейчас — осень, и в реке очень мало воды после сухого лета. Я поговорю завтра с мужчинами.
Белинда забыла о своем смущении. Она взяла Вильяра за руку под столом.
— Я могу влезть наверх вместе с тобой.
— Нет, я на это не пойду, — ответил он, но оставил свою руку в ее ладони.
— Но я хочу этого! Моя жизнь так мало значит…
Возражения, раздавшиеся со всех углов, были такими бурными, что заставили ее уступить. Но к ним примешивалось и негодование: она должна действительно перестать заниматься самоуничижением, иначе станет нудной! А именно это было бы, как казалось Белинде, самым ужасным. И она пообещала им и себе самой, что никогда больше не будет говорить ничего подобного.
Во всяком случае, они условились, что она будет присутствовать при эксперименте, который они затевали с рекой, хотя и не будет карабкаться вверх по скалам. В это время кто- то в Гростенсхольме мог бы присмотреть за маленькой Ловисой.
В результате она отправилась домой поздно. Когда она сидела в экипаже вместе с Вильяром и проснувшейся Ловисой на коленях, то почувствовала, что пора извиниться.
— Мне так досадно за то, что я выдала твою тайну.
— Это ничего. Это прекрасно, что можно открыто говорить о призраке. Но ты же не сказала ничего о другом, понимаешь?
— О нет, не такая я глупая, отнюдь! Я имею в виду… Тут Вильяр рассмеялся.
— Именно так это и должно быть, Белинда! Продолжай говорить о самой себе! Увидишь, что уверенность придет к тебе.
Смех Белинды прозвучал раскованно в этот поздний вечер. «Хочется удержать определенные мгновения, — подумала она. — Такие, как это!»
Но когда в ночи прорисовалась темная громада Элистранда, она поежилась.
— Фу! Словно кто-то вытряхнул на меня мешок картошки.
— Ты действительно можешь так сказать, — пробормотал Вильяр.
— Я забыла о них. Об этих… убийцах радости.
— Я знаю. Я же их видел. Только помни, что если ты будешь в нас нуждаться, то ворота Гростенсхольма всегда открыты для тебя. И днем, и ночью. Это сказали также дедушка и бабушка.
— Спасибо, — прошептала Белинда, обратив испуганный взгляд на Элистранд. Не сознавая этого, она вновь впала в свою неловкую неуверенность. — Спасибо за то, что вы тут! Я имею в виду… фу, я не знаю, что я имею в виду!
5
Они оба кое-что пережили, когда вернулись домой.
