почувствовала, что приближается к своей конечной цели и подумала: «Вот я и умираю, но в этом нет ничего страшного, я ощущаю такое чудесное спокойствие, я не несу больше ни за что ответственности».
Яркий свет вдруг зажегся перед ней, и она увидела доктора Вольдена, протягивающего к ней обе руки.
Но она никак не могла до него добраться. Он стоял и легким движением пальцев манил ее к себе. Но она не могла приблизиться к нему. И тогда он сказал: «Скоро, Марит, скоро мы будем вместе, навсегда! Навсегда!»
Навсегда? В смерти?
Вдруг что-то зашевелилось в ней, не в буквальном смысле, конечно, нет, просто чья-то воля воздействовала на ее волю, звала ее к жизни. Да, но что хорошего было у нее в жизни?
А что, если… Что, если это доктор Вольден зовет ее обратно? Может быть, он это имел в виду? Что она должна бороться за возвращение к жизни, чтобы соединиться с ним?
Она не могла, она чувствовала такую усталость. Ей хотелось только покоя.
Но разве в детстве она не слышала о том, что один из их соседей «умер», а потом снова вернулся к жизни?
Он потом рассказывал о ярком свете и вышедшем ему навстречу умершем родственнике. А потом его вылечили.
Она тоже видела свет. Но сначала она видела густой туман. И доктора Вольдена, Кристоффера.
А что, если он ждет ее в мире живущих? А она направляется в иной мир, прочь от него?
Мысли ее путались. Но воля, вторгшаяся в ее сознание, зажгла в ней желание, которое постепенно становилось все сильнее и сильнее: «Я все-таки хочу жить. Хочу бороться за жизнь. Только бы это не было поздно!»
Чья-то сильная воля извне пропала, теперь она слышала молитву, но звуки были такими неясными, что она не различала слов, слыша только их отзвук.
Она выбилась из сил. Ей хотелось только спать, спать…
Нет… Только бы не заснуть! Нужно…
Она уже не помнила, что было нужно ей сделать.
К Кристофферу пришли.
Медсестра сообщила ему, что в приемной ожидает фрекен Густавсен. Она не хочет входить, она принесла еду для своего брата и желает переговорить с доктором.
Лиза-Мерета? Здесь? Ее никогда не тянуло в больницу, она просто шарахалась от нее, говоря, что не хочет ему мешать в его работе, но иногда до Кристоффера доходили замечания о том, что она просто боится подхватить инфекцию.
Конечно, у него найдется время, чтобы поговорить с ней, раз уж она явилась сюда.
Лизу-Мерету привел в больницу страх. Она колебалась между самоуверенностью и боязнью потерять его навсегда. Последнюю мысль ей внушила мать. «В последнее время Кристоффер выглядит таким рассеянным, Лиза-Мерета. Ты уверена, что не упустила его?» «Конечно! — с негодованием ответила она. — Он просто ест из моих рук!»
Но, подумав, она поняла, что этого уже нет и в помине. Ее мать была права, он был чересчур уж рассеянным, утверждая, что мысли его занимает борьба с инфекцией в больнице, и в то же время подозрительно часто говоря о других женщинах — о двух своих «сестрах», из которых старшая не представляет собой никакой опасности, и об этой умирающей хуторянке. Из этих трех только «младшая сестра» Ванья заслуживает внимания. Но одно уже то, что он уделял внимание кому-то помимо Лизы-Мереты, было неслыханным.
Ей следует немного натянуть вожжи.
Он намекал на то, что она ревнива. Ревнива? Она? Смехотворная мысль! Это он должен быть ревнив! И у него должны быть на это причины.
Поэтому она встретила его в приемном отделении больницы сияющей улыбкой и долгим рукопожатием. (Ой, только бы не думать теперь о бактериях! Он так не любит, когда ему дают это понять.)
— Привет, мой дружок! Как дела? — сказал он.
— Мне… хотелось бы поговорить с тобой.
— Пойдем в контору, там как раз никого нет.
Она упрямо стояла в дверях, и ему пришлось уверить ее, что туда никогда не заходят пациенты.
Но в голосе его Лиза-Мерета уловила оттенок раздражения. Ей следовало вести себя осторожнее.
— Дорогой, — начала она, когда они сели рядом на скамью и она схватила его за руку. — Дорогой, я получила приглашение, и я не знаю, как мне поступить…
— Что за приглашение? — без особого интереса спросил он, дружелюбно глядя на нее.
— Один мой старый школьный товарищ пригласил меня на праздник в Гьевик. Я, разумеется, ответила бы согласием, если бы…
Она сделала искусственную паузу.
В его «Если бы что?» прозвучало сожаление. Час от часу не легче.
— Если бы там не было одного из моих прежних поклонников.
— Ну и что такого? — с оскорбительным равнодушием произнес Кристоффер. — Ты можешь просто ему сказать, что через несколько месяцев выходишь замуж.
— И ты думаешь, он этим удовлетворится? Он был безумно влюблен в меня.
— Хорошо, тогда оставайся дома!
— Это будет некрасиво с моей стороны, остальным это не понравится.
— Ты хочешь, чтобы я поехал с тобой?
Что это еще за глупости? Он отвечает не по плану!
— Нет, ведь ты теперь так занят, — испуганно ответила она, потому что никто не звал ее ни в какой Гьевик. И она продолжала упавшим голосом: — Скорее всего я поеду. Хотя из этого ничего хорошего может и не получится. Дело в том, что он такой привлекательный…
Не существовало и этого страстного поклонника. Но Кристофферу было мучительно слышать об этом.
Пожав ее руку, он сказал:
— Поезжай, моя девочка! Но не заглядывай слишком глубоко в глаза смазливым кавалерам!
Неужели он совсем бесчувственный? Она-то ожидала, что он придет в ярость и не захочет ее отпускать. Что же ей теперь делать? Ехать одной в Гьевик? Но ей там совершенно нечего делать!
— Ты же знаешь, ты для меня — все, Кристоффер.
— И ты для меня.
— Лучшей жены, чем я, тебе не найти, Кристоффер…
Она посмотрела на него бархатным взглядом, села поближе, погладила его шею под воротничком халата.
— Кристоффер, мои родители уезжают в среду. Ты придешь?
Он не знал, что ответить, у него голова шла кругом от ее близости, ее изысканных духов и многообещающих слов.
— Мы могли бы… попробовать… как это будет… когда мы… поженимся, — пролепетала
