— Прости! Я еще не такой зрелый, каким считал себя, — пробормотал он.
— К тому же… мне не хочется, чтобы он подвергался риску заражения. Бенедикте, я… много думал о тебе эти годы, это правда. Знаешь ли ты, что… Нет, я не имею права лежать здесь и говорить такое.
— Говори, я слушаю, — тихо сказала она. Прерывисто вздохнув, он сказал:
— Я всегда считал тебя той девушкой, к которой имел самую сильную привязанность… нет, Господи, почему я так выражаюсь? Мой учитель словесности наверняка поставил бы мне плохую отметку за такую фразу!
Он нервозно рассмеялся. Бенедикте поняла, что он был взволнован не меньше ее.
Взяв себя в руки, он продолжал:
— Как я уже сказал, я повзрослел за эти годы… Бенедикте напряженно слушала его. Задумчиво глядя в потолок, Сандер Бринк произнес:
— Видишь ли, я просил у нее развода. В тот раз она не согласилась, и я больше не возвращался к этому. Я не хочу сказать, что в одночасье разведусь, потом женюсь на тебе и буду счастлив до конца моих дней. Жизнь вовсе не так проста. Но я хочу покончить с браком, который мне ничего не дает. Я на сто процентов убежден в этом. Потом мы сможем вернуться к этому разговору. Посмотрим, что из этого получится.
— Это очень разумно с твоей стороны, Сандер.
Он бросил на нее быстрый взгляд.
— Если, конечно, ты снова захочешь соединиться со мной. Не думаю, что у тебя остались слишком хорошие воспоминания обо мне.
— В моей жизни не было других мужчин, — медленно произнесла она. — Но мысль об этом не должна связывать тебе руки.
Он ничего не ответил на это, будучи увлечен другой мыслью.
— Но я должен увидеть своего сына, должен!
— Да, это твое право. Мне самой очень хочется показать его тебе. Он такой красивый, Сандер. Такой же, как ты.
— Значит, он красив? — со смехом произнес он, невольно беря ее за руку. — Когда я могу увидеть его? Подумав, она сказала:
— Сегодня уже поздно, уже темно, он устал с дороги, да и вообще ему не следует приходить сюда. Но завтра рано утром… Я приду сюда. Как ты думаешь, не сможешь ли ты встать к тому времени на ноги?
— Я уже чувствую себя лучше.
— Судя по твоему голосу, ты не слишком сильно болен, — с улыбкой произнесла она. — Я подойду к окну ровно в десять часов. Андре не будет знать, что ты находишься в помещении и смотришь на него, я отвлеку его чем-нибудь, и мы остановимся прямо у окна. Договорились?
— Прекрасно! Но мне хотелось бы…
Бенедикте закрыла ладонью его рот.
— Со знакомством придется подождать. Андре много раз спрашивал о своем отце. Мне нужно подготовить его, Сандер.
— Да, конечно, я понимаю. Мне кажется, что ты хорошая мать.
— Я пытаюсь быть такой. И ему из-за этого не всегда бывает легко, можешь поверить. Не думай, что это упрек тебе…
Сандер держал ее руку в своих горячих от лихорадки ладонях.
— Знаешь, Бенедикте… Мне кажется такой странной эта повторная встреча с тобой. Я кажусь самому себе кораблем с разорванным в клочья парусом, который наконец вошел в гавань. Это смешное сравнение, но именно такое у меня теперь чувство. А тебе как кажется?
— Я должна сказать, что… Да, что в первые минуты нашей встречи я не осмеливалась даже улыбнуться тебе. Да и теперь я ни на что не надеюсь, но должна признаться, что встреча с тобой страшно взволновала меня. Думаю, мы должны быть откровенны друг с другом.
— Совершенно верно, — кивнул он. — Это касается не только нас с тобой, но еще и других людей: мальчика, моей жены… Но продолжай!
— Да, — сказала она, смущенно улыбаясь. — Только теперь я поняла, насколько сильно, вопреки всему, я привязана к тебе. Я говорю об этом откровенно.
— Это прекрасно, — сказал Сандер. — Теперь мы знаем, что к чему. Теперь нам нужно постепенно двигаться вперед, шаг за шагом.
— Я вижу, Сандер, что ты стал взрослым! — широко улыбнувшись, произнесла она.
С удвоенной энергией и великой радостью она принялась лечить его.
8
Они устроились в квартире Кристоффера. Андре и Бенедикте расположились в его спальне, сам же он решил спать на диване в гостиной. Бенедикте настаивала на том, чтобы все было наоборот, ей вовсе не хотелось выгонять его из собственной спальни, но он был непреклонен. А Бенедикте была слишком усталой, чтобы спорить с ним.
Когда они поужинали и Андре заснул, он спросил:
— Ну, Бенедикте, ты нашла источник инфекции?
— Источник инфекции? — растерянно спросила она. — Я совсем забыла об этом.
Мысли ее и в самом деле были настроены на другое. И Кристоффер понимал это.
— Я поищу завтра утром, — виновато произнесла она. — А заодно еще раз займусь «моими» пациентами. Того, что мне удалось сделать сегодня, недостаточно. Мне бы только не напороться на врачей…
— Не расскажешь ли ты об этом молодом ученом? Когда и где ты познакомилась с ним?
И Бенедикте рассказала ему о встрече в Фергеосете.
— Теперь все ясно, — сказал Кристоффер и прислушался к шороху за дверью.
Только Бенедикте закончила свой рассказ, как в дверь постучали и вошла Лиза- Мерета.
— Ты вышла из дома в такой поздний час? — удивленно произнес Кристоффер.
— Да. Надеюсь, я не помешала? — непринужденно спросила она.
— Нет, конечно, нет! Бенедикте, это моя невеста, Лиза-Мерета Густавсен. А это моя так называемая старшая сестра Бенедикте.
«Кристоффер поступил нетактично по отношению к своей возлюбленной, — подумала Бенедикте. — Сначала он должен был представить меня, ведь, согласно правилам этикета, первым представляют того, кого считают рангом ниже! Впрочем, среди Людей Льда этому никогда не придавали значения. Но что, если Лиза-Мерета обратила внимание на его промах? Судя по ее приветливому виду, это не так. А она и в самом деле хороша собой! Какая кожа! Словно золотистая слоновая кость, если такая только существует на свете. А как она изящно одета! Ах!»
Бенедикте никогда не любила разговаривать с девушками маленького роста, потому что ей приходилось смотреть сверху вниз и еще сильнее ощущать свою громоздкость.
— Однако у вас тут так тесно, — сказала Лиза-Мерета. — Кто будет спать на диване? Конечно, ты, Кристоффер. Но не лучше ли твоей родственнице пожить у меня? У нас дома достаточно места.
— Большое спасибо за приглашение, — сказала Бенедикте. — Но мой сын уже спит, и мне не хотелось бы его будить, а то он, чего доброго, еще испугается.
Это было явным преувеличением, поскольку Андре было уже девять лет и он был не из пугливых.
