Безобразная, настолько уродливая, что люди шарахались от нее, настолько одинокая и ушедшая в себя, что предпочла жить в горном ущелье…
У ног же Суль была вся жизнь, весь мир! И уж она-то воспользуется своим богатством!
Когда дома узнали о ее предстоящем отъезде, все опечалились. Но все понимали, что ей необходим под крыльями воздух, чтобы не ослабеть. Последние полтора года она была несколько удрученной: нетерпеливой, легко поддающейся раздражению. Тенгель и Силье крепко обняли ее на прощание. Шарлотта Мейден пришла, чтобы проводить ее и передать горячий привет своему любимому сыну Дагу.
А потом они с Аре поскакали по аллее, по липовой аллее Силье. В аллее не хватало одного дерева. Одна липа зачахла и погибла, и Тенгелю пришлось срубить ее. Это было дерево вдовы-баронессы. Старая дама покинула этот мир и покоилась теперь на кладбище в Гростенсхольме.
Тенгель посадил на месте погибшего дерева маленькую липку — Суль хорошо помнила это: помнила, как Силье пришла в необычайную ярость.
— Перестань заклинать деревья, Тенгель! — сказала она тогда, дрожа всем телом. — Из-за этих деревьев я не могу спокойно заниматься своими повседневными делами.
— Они помогают мне, — оправдывался он. — Ты ведь знаешь, что я раскрываю с их помощью скрытые болезни.
— Да, я это знаю, но они сводят меня с ума! Стоит мне увидеть пожелтевший лист или сучок на стволе, и меня одолевают паника и тревога.
— Ну, ладно, — ответил Тенгель, — обещаю, что больше не буду заклинать деревья. Ведь у нас больше нет ни одного нового члена семьи, кому можно было бы посвятить дерево.
— Но все наши четверо детей уже выросли, и через несколько лет у нас могут появиться внуки.
Тенгель с присущим ему добродушием обещал оставить все новые деревья только деревьями.
На краю леса была небольшая деревня. Запах моря, приносимый ветром, говорил Суль, что она приближается к фьорду. Вдали можно было различить дымки множества домов. Это был Осло, окруженный крепостной стеной Акерсхюса.
Было раннее утро. Луна поблекла, светлые полосы на горизонте становились ярче и шире. Только что вышедшей из леса Суль показалось, что деревня лежит в колышущемся сером свете, а тишина просто давила на уши после треска и шума в ветреном лесу.
Она шла легким, быстрым шагом мимо низеньких домишек, еще не пробудившихся ото сна. Невероятную тишину нарушало лишь шуршание ветра в траве. Дойдя до церковной ограды, Суль остановилась. Нетерпеливым движением откинула назад черные локоны, которые ветер разметал по ее лицу. Некоторое время она стояла неподвижно, оглядываясь по сторонам. Она увидела позорный столб, возле которого сдирали заживо кожу и забрасывали камнями. Чуть поодаль находилась плаха. На нее преступники клали голову под топор. Еще дальше стояла пустая виселица, ее хорошо было видно издалека.
Вот что она увидела. Но она могла видеть и гораздо больше. С удивлением она обнаружила, как много может почувствовать: страх смерти, страдания всех тех, чья жизнь закончилась здесь. Она ощутила стыд, окутывающий зловонным облаком позорный столб, скорбь родственников, любопытство зевак, радость причинения вреда другому и жажду зрелищ.
Суль не боялась мертвецов. Однажды, как ей рассказывали (хотя она этого и не помнила), она забралась на виселицу, где висел и раскачивался труп. Силье восприняла это как детскую шалость, хотя на самом деле это было не так. Ночь, тьма и смерть были миром Суль. Имя, полученной ею в качестве защиты[1], никоим образом не помогало ей. Луна, а не солнце, была ее символом.
Суль испугалась только один раз, когда Тенгель рассердился на нее. Она убила жалкого церковного служку, намеривавшегося навредить ее семье. Но вообще-то она испытывала необычайное уважение к Тенгелю, высоко ценила его. Она боялась вновь вызвать его ярость, поэтому-то и вела себя так послушно несколько лет. Никакому другому человеку не удавалось вызвать у Суль чувство страха.
Порыв холодного ветра пробежал по лесу у нее за спиной. Ей было теперь двадцать лет. Шел 1599 год, ее подлинная жизнь только начиналась.
Аре ждал ее возле леса, на обочине дороги. Он был единственным сыном Тенгеля, с лицом еще не сформировавшегося тринадцатилетнего подростка, широкоскулый, с угольно-черными волосами. Если трое остальных детей Тенгеля и Силье, включая приемных, были совершенными творениями, то Аре на их фоне был далеко не красавцем. Зато он производил впечатление человека, на которого во всем можно положиться — и это казалось Суль куда более ценным.
Он проводил ее до гавани, подождал, пока она поднималась на корабль вместе со старой дамой, которая была приятно удивлена увидев свою спутницу. Подумать только, иметь сопровождающей такую на редкость красивую и благовоспитанную молодую девушку! Суль быстро усвоила «приветливый по отношению к старым дамам» стиль. Голос сделался мягким и почтительным, она вела себя на редкость услужливо. Она долго махала Аре рукой, который тоже рьяно махал ей в ответ с набережной. Так началось ее приключение.
Плавание в Данию оказалось трудным, сильный ветер раскачивал корабль из стороны в сторону. Но у Суль было средство от морской болезни, за что старая дама была ей очень благодарна. Старуха выглядела очень бодрой и хвасталась, что они с Суль — единственные на корабле пассажирки, сумевшие справиться с морской болезнью.
Но если Суль и имела надежды на маленькое приключение во время плавания, то они оказались несбыточными. Все пассажиры мужского пола либо свешивались за перила, либо лежали лицом к стене, команда же состояла сплошь из старых, пропитых морских волков, не обладавших никакой привлекательностью.
Однако само плавание по морю было для Суль чрезвычайно занимательным. Она без конца выходила на палубу, и громко хохотала когда волны обдавали брызгами ее лицо. Она восторженно хохотала, когда корабль проваливался в головокружительные водные пропасти, словно желая достать до самого дна, а когда он снова поднимался наверх, весь залитый соленой водой, она ликовала всем сердцем. Теперь она поняла, насколько однообразной была ее жизнь на Линде-аллее*.[2]
Когда они прибыли в Копенгаген, даму уже ждала карета, так что миссия Суль подошла к концу. Дама была так восхищена ею, что дала ей небольшой кошелек, туго набитый деньгами. Теперь Суль могла себе купить все, что хотела, не глядя на цены. Суль сделала книксен в сторону удалявшейся кареты.
Но она не была предоставлена самой себе. На пристани ее поджидал Даг. Суль бросилась его обнимать.
— Но, Даг, ты стал таким щеголем! Ты совсем взрослый, братишка.
Отойдя на шаг, она оглядела его с ног до головы. На вид он стал более мужественным. Длинный прямой нос, узкое, как и прежде, лицо, но черты стали более определенными. Брови густые каштанового цвета, белокурые волосы… Глаза же были металлически-серого цвета. Одет он был модно. Вместо обычной ватной куртки на нем был тонкий камзол, однако, без жабо и без манжет. На нем не было и коротких, похожих на пузыри, штанов. Нет, теперь Даг жил в Копенгагене и следовал духу времени. На нем была широкополая шляпа, надетая набекрень и украшенная пером. Воротник был опущен, куртка и штаны были более облегающими, чем раньше, более прямого покроя, и к тому же на нем были элегантные сапоги, очень понравившиеся Суль. Он был таким модным и изящным!
Она мимоходом взглянула на стоящих поблизости женщин.
— Значит, вот так нужно сегодня одеваться? О, как старомодно я одета! Мне хочется куда-нибудь спрятаться, Даг!
Она засмеялась. Однако, восхищение было обоюдным, несмотря на ее простое норвежское платье.
— Этого вовсе не нужно делать. Ой, ой, как же мне быть?
— Что такое?
— Отогнать от тебя поклонников!
— Зачем же их отгонять? — рассмеялась Суль, и Даг воспринял это как шутку. Но она и не думала
