получилось: вот-вот начнется война.
«Ты перевираешь все на свете, — с восхищением и страхом подумал Александр. — Ты борешься за меня, как львица!»
— Значит, вы вступили в брак по причине войны? — спросил следователь.
— Конечно! Мой муж отправляется через неделю в Хольстен, и никому не известно, когда он вернется назад.
— Значит, причиной этому послужило не судебное разбирательство?
— Это судебное дело для меня непонятно, — с раздражением произнесла Сесилия, — я не понимаю смысла обвинений, предъявляемых Александру, так же, как я не понимаю смысла слухов, которые до меня доходят. Их может распространять человек, желающий навредить ему. Возможно, это какая-то тщеславная женщина…
Среди придворных дам послышалось хихиканье. Всем было известно о попытке Кирстен Мунк соблазнить маркграфа. И далеко не все были в восторге от фру Кирстен. Друзей у нее было не так уж много — у такой высокомерной и болезненно-чувственной дамы.
Сесилия не знала, что это Суль борется в ней теперь за одного из своих близких. У нее было от Суль куда больше, чем она думала, и Александр, с изумлением смотрящий на свою жену, думал, как непохожа она на себя в этот миг. Она стояла, гордая и упрямая, выпрямив спину и сверкая глазами. Никогда еще он не видел ее такой красивой. Темно-рыжие волосы блестели в падающем из окна свете, кожа напоминала лепесток цветка, краски на лице были изысканными. Время от времени сверкали белизной ее зубы, когда она приподнимала верхнюю губу, словно разъяренная кошка.
«Она похожа на кошку!» — с удивлением подумал он. А ведь именно об этом она говорила ему в свадебную ночь.
Все в зале восхищались ее красотой.
К сожалению, теперь в ней проявились и вульгарные черты Суль. Она со страхом ощущала в себе сильнейшее желание обругать всех непристойными словами, и ей с трудом удавалось сдерживать себя. Прежде всего это касалось Ханса, которого она ненавидела такой смертельной ненавистью, что сама этого не могла понять. А также всех тех, кто наслаждался скандалом и надеялся на падение Александра.
Судья начал с другого конца:
— Вы знаете Ханса Барта?
— Конечно! Он наш хороший друг.
— Вам известно, что этот Ханс Барт ночевал у маркграфа?
— Конечно, известно, ведь я сама у него ночевала! Зал затаил дыхание, взгляд Александра забеспокоился, он не понимал, что у нее на уме.
Судья постучал по столу деревянным молотком и, обратившись к собравшимся, сказал:
— Напоминаю о незапятнанной чести маркграфини, засвидетельствованной накануне!
Он снова посмотрел на Сесилию.
— Может быть, Вы поясните причину ночных посещений его дома?
— Охотно, Ваша честь. Мой муж — заядлый шахматист, и Вы хорошо знаете, что шахматная партия может длиться очень долго. Александр забывает о времени и об окружении, так что мне или Хансу постоянно приходилось напоминать ему, что уже поздно, что пора спать и сидеть так дальше неприлично.
Она интуитивно почувствовала, что Ханс тоже умеет играть в шахматы. Но спросить его об этом она забыла.
— А Вы сами играете в шахматы, маркграфиня? — осторожно спросил помощник судьи.
— Да.
Он повернулся к Александру.
— Это правда?
Маркграф встал.
— У моей жены блестящий, острый ум, Ваша честь. Она более опасный противник, чем Ханс Барт, которого по сравнению с ней можно считать любителем, но не более.
Сесилия осторожно взглянула на Александра, стараясь угадать, мстит ли он этими словами Хансу или лжет. Но Александр спокойно смотрел в глаза судьи. Он явно говорил правду, он не хотел врать в зале суда.
Тем лучше, значит, Ханс умеет играть в шахматы. Сесилия бросила на него выразительный взгляд. По его лицу было видно, что он огорчен тем, что его низвергла с шахматного трона какая-то женщина.
«Ура, ура!» — злорадно думала она.
Судья продолжал:
— Неплохая идея научить свою жену шахматным правилам!
— Она знала их и раньше, Ваша честь. Этому ее научил отец.
Судья просиял:
— А, мой друг Даг Мейден! Да, с его умом никто не сравнится!
«Мы выиграли эту партию!» — с облегчением подумала Сесилия. Александр тоже выглядел удовлетворенным, снова сев на свое место. Шахматный поединок был закончен.
— Маркграфиня Паладин, я буду с Вами несколько фамильярен. Вы никогда не замечали у Вашего мужа каких-либо отклонений?
— Никогда!
— Вы уверены?
Сесилия застенчиво улыбнулась.
— Абсолютно, Ваша честь. Напротив, до нашей свадьбы Александр много раз проявлял нетерпение.
Откуда у нее только взялись такие нескромные слова? Она сама была шокирована и не осмеливалась смотреть Александру в глаза.
В зале понимающе заулыбались.
— А Вы не замечали неестественных наклонностей у Ханса Барта?
«Как же тут не заметить!» — подумала Сесилия, но виду не подала.
— Я не знаю его столь же хорошо, но… Нет. Мы часто разговаривали втроем, нередко спорили. Но никогда никто не позволял себе такого, о чем говорят слухи, — не было даже и намека.
Судья больше не задавал вопросов. Он разрешил ей уйти и попросил сделать перерыв для совещания судейской коллегии.
В перерыве Сесилия не встретилась с Александром, но он послал ей через зал осторожную, хитрую улыбку, и она ответила ему тем же.
Она смертельно боялась того момента, когда ему придется давать показания. Тогда все пойдет прахом. Неужели этот простофиля никогда не научится хоть чуточку врать? Но Александр не был способен на это. Он был слишком чист душой, чтобы лжесвидетельствовать перед лицом Господа.
Судья и его помощники явились раньше, чем предполагалось.
Став на свое место, судья произнес:
— Мы пришли к единому мнению о том, что после свидетельских показаний маркграфини Паладин нет больше оснований продолжать это напоминающее фарс судебное дело. Мы считаем все это коварным наговором на одного из благороднейших людей Дании… Александр Паладин, Вы свободны и можете идти, поскольку большинство свидетельских показаний
