— Что ты имеешь в виду?
— Себя. Иногда у меня появлялись опасения, что ты будешь смотреть на этого ребенка как на подкидыша.
— Ничего подобного у меня и в мыслях не было.
— Но у меня всегда было такое чувство.
— Значит, ты считаешь, что то, что произошло, к лучшему?
— Нет. Это трагедия. Для меня. Другие думают просто, что я успокоилась. Или же…
— Или что?
— Ты помнишь, я говорила тебе о ведьме Суль? У нее была дочь Суннива. Суль не любила этого ребенка. Она чувствовала к нему лишь нежность, потому что она ненавидела отца этого ребенка.
— Разве ты ненавидишь священника?
— Нет. Мне просто жаль его. А жалеть, это почти так же плохо, как и испытывать ненависть.
Некоторое время они лежали молча.
— Почему ты не можешь заснуть?
— О, это легко понять.
— Да, глупый вопрос. Александр, твоя сестра рассказала мне о твоем детстве.
Он отвернулся.
— И что же она тебе наговорила?
— Значит, ты все-таки помнишь?
— Разумеется, помню.
Сесилия обиделась.
— А мне ты говорил, что…
— Дорогая Сесилия, я тебе не лгал. Это получилось непреднамеренно. Ты подумала, что я все забыл, да?
— Да, я так подумала.
— Но это не так. Я все помню, все то ужасное, что было — но все это должно быть забыто. Ничего такого со мной не было. Понимаешь?
— Да, но с чисто практической точки зрения…
— Поэтому я и сказал, что ничего не помню, — перебил он ее.
Сесилия некоторое время молчала.
— А теперь, когда я знаю все?
— Ты знаешь версию Урсулы, а не мою. Сесилия опять замолчала, потом сделала новую попытку.
— Тебе не кажется, что я имею право выслушать и твою версию?
— Зачем тебе это нужно?
— Чтобы понять.
— Сесилия, ты носишься с идиотской теорией, согласно которой я могу измениться. Выбрось это из головы, этого никогда не будет. И, кстати, какое это теперь имеет значение?
— Не будь таким злым, Александр! Хорошо, я скажу тебе: я хочу услышать об этом, потому что ты интересуешь меня. Как человек. В твоей жизни так много белых пятен.
— Тогда позволь мне оставаться слегка таинственным!
— Слегка таинственным? Александр, я думаю, что ты с самого начала был нормальным. Но потом ты слишком часто стал наведываться в жуткий кабинет твоего отца. Тебе нравилось смотреть на голых женщин, и это любопытство было естественным для мальчика. Так что…
— Нет, нет, — перебил он ее. — Ты совершенно не права. Они мне совершенно не нравились.
— Но тогда зачем ты ходил туда?
— Потому что моя мать сама посылала меня туда! Она кричала и предупреждала: «Взгляни на эти противоестественные изображения! Держись подальше от всех женщин, мой мальчик, оставайся дома, с мамой! Никогда, никогда не покидай свою мать, Александр!»
— Так значит, это твоя мать толкнула тебя на извращенную половую жизнь?
— Нет, Сесилия, все гораздо сложнее. Ты не должна пытаться делать из этого какое-то душевное расследование.
— Но тем самым ты признаешь, что не родился таким?
— Как можно знать, что такое половая жизнь, когда тебе всего шесть лет? Об этом можно знать лишь с чужих слов.
— Да, ты прав. Но все-таки, как все произошло? Где вкралась ошибка?
— А была ли вообще ошибка? Разве ты не можешь принимать меня таким, как я есть?
— Я хочу знать, что произошло.
— Ах, все это так запутанно, я не помню подробностей. Лишь какие-то обрывки.
— Пусть это будут обрывки.
— Никогда не встречал таких настойчивых людей!
Сесилия ждала. У нее была крохотная надежда.
Ведь он все еще продолжал держать ее руку. Наконец он сказал:
— Помню только страх моей матери оказаться брошенной. И я могу понять ее: она потеряла всех своих детей, а отец совершенно не заботился о ней.
— Не заботился?
— Нет, видишь ли, однажды, когда мать послала меня в комнату с картинами, чтобы я почувствовал отвращение ко всему, что связано с женщинами, то… Да, отец был там. Раздетый. С двумя голыми женщинами. Вот тогда-то он и решил выпороть меня.
— Значит, твоя мать не знала, что они там?
— Это мне неизвестно. Возможно, она посылала меня туда, зная об этом, а может быть, она ни о чем и не подозревала. Это не сыграло никакой роли в моей несчастной судьбе.
— Да, конечно. И ты получил десять палочных ударов?
— Нет.
— Выходит, я права? А как вел себя слуга, которому поручили выпороть тебя?
— Мне не ясен ход твоих мыслей. Он обещал, что не будет меня бить, если… я окажу ему одну услугу.
Сесилия кивнула.
— Так я и думала. Значит, с этого все и началось?
— Да. Шесть лет ада, Сесилия. Я должен был получить эту порку, но струсил. И я сделал то, о чем он меня просил. Вначале это вызвало у меня отвращение, я чувствовал себя больным. Но потом я привык. Он угрожал мне ужаснейшими карами в случае, если я проболтаюсь, и осыпал меня подарками, если я делал то, о чем он просил. Кары, которыми он угрожал мне, были просто смехотворны, но я был глупым ребенком и верил ему.
— А потом вас обнаружили?
От ее неожиданного вопроса лицо его застыло.
— Да. Это была жуткая сцена, мне никогда этого не забыть, как бы я ни пытался. Разум моей матери тогда помутился, Сесилия. Фактически, она сошла с ума и через год после этого умерла. Ее смерть грузом легла на меня.
— А слуга?
— Он повесился.
— О, Александр, сколько ты пережил!
Он промолчал в знак согласия.
