Глаза Карла сверкнули.
— Но ведь пастору известно, что я принадлежал тогда к нецерковному братству. Поэтому она была крещена в своем приходе, где не было таких церковных книг и…
— Все это пустая болтовня, — перебил его Арв. — Отвечай по существу: вы с Эббой ее родители?
Старик понял, что ему нечего больше надеяться на содержание со стороны богатого писаря, и сказал:
— Клянусь блаженством моей души, что это так! Разве она не похожа на меня?
— Нет, — сухо ответил Арв.
— Пастор, я умираю. Ангелы Господни скоро явятся за мной. Разве могу я говорить теперь неправду? Если она не моя и не Эббина дочь, то чья же?
— Моя, — ответил Арв. Карл остолбенел.
— Что? Нет, Вы насмехаетесь надо мной! Нет, бросьте эти шутки! Я хорошо знаю, кто моя дочь!
Положив руку на плечо священника, Арв сказал:
— Пойдем, здесь мы ничего не добьемся. Попробуем переговорить с Эббой, когда она вернется.
Старик сел на постели.
— Эбба? Не слушайте ее! Все эти годы она была полна злобы ко мне и постоянно врала. Господь Бог ей судья, — добавил он и снова лег.
Последняя его реплика была сказана неразборчиво и повисла в воздухе. Возможно, напоследок Карл хотел предстать в глазах пастора кротким и сговорчивым человеком.
Те, что были в кухне, удрученно посмотрели друг на друга.
У Гуниллы на глазах были слезы. Она очень тяжело переживала все это.
И Хейке тихо, чтобы не услышал Карл, сказал:
— Я не имею обыкновения злоупотреблять своей специфической внешностью. Но я знаю реакцию людей, в особенности ночью. Этот человек никогда не видел меня. Но, мне кажется, я уже знаю его характер. Я хочу войти к нему в комнату!
Остальные переглянулись. Арв горько усмехнулся и кивнул.
— Эрланд, вам с Гуниллой придется выйти из дома.
Эрланд немедленно подчинился, и Гунилла с благодарностью проскользнула за дверь.
Карл был возмущен.
Что они надумали?
Лишить его всех тех благ, которые влечет за собой брак Гуниллы и писаря?
О, нет! Господь помогает своим избранникам, Господь вкладывает нужные слова в уста Карла.
Он был убежден в том, что слова его прозвучали убедительно.
За их намерения следовало отомстить им! В Судный день, когда ангелы Господни явятся за ним…
Что-то показалось в дверях, занимая весь проем.
У Карла перехватило дыхание, из груди вырвался протяжный, хриплый вопль. Забравшись с головой под одеяло, он кричал, как помешанный.
Демон подошел к постели и отдернул одеяло. И Карл посмотрел в его жуткие глаза. Злой дух? Нет, это был Князь Тьмы собственной персоной!
— Я-ничего-не-делал-я-ничего-не-делал… — бормотал он, судорожно сжимая руки.
— Делал, — произнес Хейке своим хриплым, низким голосом, и если бы он не был так обеспокоен судьбой Гуниллы и Эббы, он наверняка бы рассмеялся. — Покайся в своих грехах немедленно, иначе я заберу тебя с собой! Время твое истекло!
Если бы Хейке знал, насколько близки были его слова к истине, он вряд ли произнес бы их и уж наверняка не стал бы так пугать старика.
Но Карл покорно согласился:
— Я сознаюсь, сознаюсь во всем!
— Этого мало. Ты должен назвать свои преступления! Моя огненная колесница ждет. И она направится не на небо!
Карл опять душераздирающе закричал.
— Сознайся! — повторил Хейке. — Ты избивал свою жену, не так ли?
— Она это заслужила.
— Но не с самого же начала!
— Нет. Нет, не с самого начала! Но в последние годы она…
— Ты сам виноват в этом. Ты совершенно не любил ее.
— Не любил. Это она соблазняла меня. И я постоянно давал ей то, чего она хотела. Я выполнял свой супружеский долг, этого никто не сможет отрицать.
— Долг, да. Но без любви. А похоти в тебе было не меньше, чем в ней — и после этого ты бил ее. Разве можешь ты отрицать это?
— Нет, нет, я сознаюсь в этом! Если я только…
— А твоя дочь? Как ты обращался с ней?
Никто не слышал, как Эбба вошла на кухню и слушала теперь то, что они говорили, с самого начала. Арв и священник попросили ее помолчать, и она охотно согласилась.
— С Гуниллой? — заикаясь, произнес Карл. — Я воспитывал ее поркой в духе Господних добродетелей.
— Ты просто третировал ее! Ты сделал ее жизнь постоянной пыткой, так что теперь она никогда не будет по-настоящему счастливой в браке.
— Женщина должна быть покорна мужчине.
— Вздор! Просто тебе нравилось бить ее! А в последний раз ты даже хотел изнасиловать ее!
— Это она проболталась?
— В этом нет никакой необходимости. Мне и так известно обо всех содеянных грехах.
— Я имел на это право!
— Что же это за право?
Карл сел под одеялом.
Если он скажет, что Гунилла не была его дочерью, он потеряет ее и те преимущества, которые влечет за собой ее брак с писарем. Если же он скажет, что она его дочь, то это будет означать, что он совершил по отношению к ней грех, и тогда перед ним открывается прямая дорога в преисподнюю.
И он решил пожертвовать Гуниллой ради спасения своей души.
Но силы его были на исходе, и он с трудом выдавил из себя:
— Она не… моя дочь… Потому я имел право… прикоснуться к ней, я…
— Что ты сделал с ней?
— Это Эбба толкнула меня на это…
Стоящая на кухне Эбба хотела уже вмешаться, но остальные удержали ее.
— Это ложь, Карл Кнапахульт. Еще один грех в твоем длинном списке. Я забираю тебя с собой!
«Неужели так говорят там, в преисподней? Не совсем чистый шведский язык! Хотя, там знают все языки мира, и не так-то легко найти правильный акцент», — подумал Карл. Сердце у него билось так тяжело и неровно, что в груди и в левой руке у него была тупая боль.
— Нет, нет, — простонал он. — Не уводи меня! Я признаю свои грехи, я бедный, грешный человек! И мы не делали ребенку ничего плохого, мы заботились о ней…
—
