напугало, что он попросил у начальства разрешения сделать свою дочь Туву своим секретарем и правой рукой, чтобы она все время была с ним рядом.
«Не волнуйся, папа, — как-то раз сказала она ему с придыханием. — Обо мне заботится Ганд, а разве у кого-нибудь был лучший ангел-хранитель?»
Рикарда насторожил тогда блеск у нее в глазах — и то, как быстро он погас и лицо ее приняло серьезное, покорное выражение.
Он был очень расстроен, услышав, как один из его разбитных коллег назвал Туву «жабенком Бринка».
Бедняга Рикард настолько оторопел, что даже прикрыл глаза. Если бы только он мог что- нибудь сделать, чтобы увидеть свою дочь действительно счастливой, по-настоящему! Она этого заслуживала. Хотя бы потому, что ей досталась такая тяжелая наследственность, как в физическом плане, так и психическом. А еще потому, что в отношении последнего она одержала над собой победу.
Неспокойно было и в доме у Волленов. Трое неуправляемых детей Йонатана окончательно отбились от рук, и родители были просто в отчаянии. Младшая, Гру, пристрастилась этой зимой хозяйничать в кухне. Сперва Лисбет и Йонатан были в восторге от ее домовитости, но после того, как самые хорошие кастрюли и миски Лисбет одна за другой начали исчезать, они учинили розыск. Гру смотрела на них с невинным и недоумевающим видом. Наконец, через несколько дней после того как в кухне начало чем-то попахивать, и запах никак не желал выветриваться, утварь была найдена в самой глубине кухонного шкафа.
На каждую миску и плошку была наклеена этикетка с изящно выведенной надписью. Картофель, значилось на одной. Лук — на другой. Картофельное пюре, хлеб, сыр и так далее. Все это издавало неописуемое амбре.
Войдя в кухню, Гру испуганно вскрикнула и стала заклинать не выкидывать ее плесенные культуры. Лисбет спросила, что она собирается с ними делать. Исследовать, отвечала Гру. Разве кто-нибудь видел столько интересных разновидностей плесени?
Лисбет оказалась неумолима. Ей стоило больших трудов отдраить кастрюли и миски. А Гру окончательно изгнали из кухни в тот день, когда она сунула в тостер хрустящий хлебец с маслом и сыром — посмотреть, что получится.
Ничего хорошего из этого не получилось. За починку тостера ей пришлось заплатить из своих собственных сбережений.
Мальчикам же захотелось авиамодель. Тогда они взяли и устроили в свою пользу лотерею. Среди выигрышей были новехонькая красиво вышитая диванная подушка, над которой Лисбет трудилась целую осень, и папины военные медали. Прежде чем родители успели обнаружить, в чем дело, выигрыши уже были распределены среди соседей, и Йонатану пришлось, образно говоря, идти в Каноссу, чтобы вернуть назад свое добро.
У Кристы появилась привычка сумерничать: она сидела по вечерам у окна и со страхом и недоумением вглядывалась в горизонт. У нее был один-единственный сын — Натаниель, и она знала: скоро решится его судьба.
Карине тоже была напугана. И у нее был всего один-единственный сын, и сын этот, Габриэль, был включен в ту маленькую группу, которой предстояло сражаться на передовой.
А Габриэлю всего двенадцать…
Неудивительно, что Карине снедала тревога.
Даже Мари в Трённелаге, и ту одолевало беспокойство, хотя ее большая семья, насчитывавшая пятерых детей, была защищеннее остальных.
Наибольший же страх царил на Линде-аллее. Бенедикта то и дело повторяла про себя:
«Слава богу, отец не дожил до этого!» — забывая про то, что сама она очень стара и, будучи отмечена проклятием, особенно уязвима.
Андре и Мали оба принадлежали к роду Людей Льда. Естественно, что и они жили в напряжении.
Ветле Воллену было уже под шестьдесят. Он тревожился не за себя, а за своих многочисленных детей и внуков.
Кнут Скогсрюд, отец Эллен и сын ужасного, принявшего насильственную смерть латника Эрлинга Скогсрюда, физически ощущал напряжение и беспокойство. Он часто бывал на Линде-аллее, и, понизив голос, они обсуждали, что бы это все могло значить.
Хотя на самом деле им это было прекрасно известно.
А далеко отсюда, в Вестланне, дочь Кнута Эллен изнывала от тоски по Натаниелю. Ее тоже не отпускала тревога. Что с ними, собственно, произошло? Не угрожает ли сейчас Натаниелю опасность? Ведь ей так никто ничего и не сообщил!
Вечер под первое мая. Накануне Вальпургиевой ночи, когда слетаются на шабаш ведьмы…
30 апреля 1960 года произошло небывалое событие.
Ганд собрал всех наиглавнейших предков. То были: Тенгель Добрый, Суль, Дида, Странник, Хейке, Шира, Map и Ульвхедин.
— Что, пришло время? — спросил Тенгель Добрый.
— Час пробил, — серьезно ответил Ганд. — Собирай свою рать!
— Всех наших помощников, — сказала Дида.
— Да, — подтвердил Ганд. — И живых, которые должны примкнуть к нам. Я хочу, чтобы в этом собрании принимали участие все, а не только те, кому предстоит возглавить битву.
— Кого же ты хочешь позвать? — спросил Странник.
— Всех живых членов нашего рода.
— Всех?
— Да. Равно как и мертвых. Я обещал это Хеннингу Линду из рода Людей Льда. И не только ему. Все члены рода, которые неизменно стояли на нашей стороне, заслуживают того, чтобы принять участие в нашем собрании.
Дида, благородная женщина из туманного прошлого, сказала, кивнув:
— Этой ночью грань между живыми и мертвыми будет стерта.
— Много истин будет поведано, — произнес Ульвхедин.
— Много будет раскрыто тайн, — добавила Суль.
— Ну а как быть с супругами, что на протяжении многих лет столь преданно следовали за Людьми Льда? — спросил Хейке.
Ганд призадумался. И решил:
— Позовем — некоторых.
— Но уж Силье позовем непременно, — сказала Суль.
Все одобрительно закивали.
— И Элису, — подсказал Тенгель Добрый, — род ей многим обязан.
«Прекрасно сказано», — подумал Ульвхедин. Он назвал Александра Паладина.
Хейке повернулся к Страннику.
— Ну а что Тенгель Злой? Все спит?
— Да, но не глубоко.
— Значит, надо спешить.
— Тогда разбудите их всех, — сказал Ганд. — час наконец-то пробил! Час, когда решится наша судьба.
