телом, ни душой принадлежать ни одному мужчине, кроме вас...»
Подобные признания поражают воображение, даже если ты женат, даже если ты король – но особенно если ты Филипп I. Этот французский король был человеком, мягко говоря, необычным. Сын Генриха I и русской княгини Анны Киевской (единственный случай, когда русская женщина стала королевой Франции), он унаследовал от матери ослепительную славянскую красоту, неистовый характер, имя Филипп – византийское и крайне редкое во Франции, где короли больше склонялись именовать себя Людовиками – и, разумеется, славянское обаяние. То обаяние, что навевало грусть на многих женщин в королевстве и приводило в восторг нескольких скромных счастливиц.
Однако этот белокурый великан, сложенный как бог, и могучий, как медведь, был с пятнадцати лет женат на розовой и пухленькой Берте Голландской, которая с годами превратилась в жирную, краснолицую бабу. Она ему родила (не без труда, ибо первенца пришлось ждать восемь лет) двоих детей: Людовика и дочь Констанс, которые уже с детских лет явно проявляли склонность к материнской полноте.[2]
Легко понять, что Филипп, большой поклонник чистой красоты, как и его мать, с восторгом принял своеобразный зов о помощи, с которым обращалась к нему графиня Анжуйская... тем более что Бертрада славилась своей красотой. Сеньоры и менестрели наперебой восхваляли блеск ее карих глаз, иссиня-черные волны кудрей, изящество походки, гибкое тело и совершенные черты лица. Скоро король не смог сдержать нетерпения и известил своего вассала о том, что нанесет ему визит вежливости, сославшись на давнее желание побывать в таком богатом плодородном и столь искусно управляемом владении. Фульк, испив королевской лести, распушил перышки, поднял на ноги всех своих слуг и вассалов, чтобы полностью оправдать восхваления Филиппа.
Можно было бы пожалеть злосчастного слепца, если бы Фульк был человеком симпатичным. Увы, ему не дано было пробуждать симпатию! Подданные, хорошо знавшие графа, дали ему прозвище Мрачный, иначе говоря, Злой или Ворчливый. В случае Фулька подобное прозвище скорее было благозвучным эвфемизмом.
Первым убедиться в этом смог его старший брат Жеффруа Бородатый. Недовольный тем, что он получил в удел Сентонж, тогда как Жеффруа досталась львиная доля семейных владений – Анжу и Турень, грубый Фульк взял быка за рога: с мечом в одной руке и с личным стягом в другой он пошел войной на брата. Вероятно, Фульк оказался лучшим воином, ибо Жеффруа, наголову разбитый и взятый в плен в Бриссаке, попал в застенки брата, где на протяжении тридцати лет, до самой смерти мог предаваться раздумьям о дурном нраве младшего брата. Фульк между тем занял его место.
Трем первым женам графа (Бертрада была четвертая) повезло с мужем не больше, чем Жеффруа – с братом. Хильдегарда де Божанси умерла от изрядной взбучки, которую собственноручно задал ей нежный супруг в легком приступе дурного настроения. Двух других, Эннэгарду де Бурбон и Аренгарду де Кастийон, постигла не лучшая участь. Фульк избавился от них самым благочестивым образом: он расторгнул брак, и теперь обе женщины предавались в монастыре унылым воспоминаниям о своем придирчивом муже.
Помня все это, легко понять, что гордая Бертрада, хоть и была красива и сумела подарить супругу долгожданного сына, не строила иллюзий насчет того, что ее ожидает в будущем: рано или поздно Фульк невзлюбит ее, но, поскольку Бертраду не манила ни монастырская жизнь, ни преждевременная смерть, одному богу известно, чем все это закончится! Потому-то она и решила опередить мужа и обеспечить собственную безопасность. Бертраду всегда влекло к красивым мужчинам, а уж Мрачный в их число не входил.
Приезд Филиппа I в Тур, сопровождавшийся необыкновенной пышностью, утвердил Бертраду в мысли, что она оказалась полностью права, послав королю письмо. Они полюбили друг друга с первого взгляда; белокурый гигант сразу покорил сердце пылкой графини, а пленительная красота Бертрады породила в сердце короля ту всепожирающую страсть, которая длится всю жизнь и от которой нет спасения.
На другой день после прибытия короля они в недолгой беседе выяснили взаимные чувства.
– Я приехал потому, что вы просили меня об этом, – сказал Филипп. – Я увидел вас, и мое сердце отныне принадлежит вам всецело, но сумел ли я покорить ваше сердце?
– Мое сердце давно отдано вам, – объявила Бертрада этому необычному государю, – но, если вы хотите, чтобы я принадлежала только вам, вы должны похитить меня!
– Когда и где вам будет угодно! Я готов сделать это прямо сейчас, я знаю, что больше не смогу без вас жить.
Король был мужчина решительный, но в этом отношении прекрасная графиня ему не уступала. Король также хорошо умел скрывать свои чувства, и покуда Филипп вместе с Фульком торжественно открывал в церкви Святого Иоанна новую купель и клялся своему хозяину в вечной дружбе, Бертрада, оставшаяся дома под предлогом недомогания, готовилась к бегству. Официальные проводы уже состоялись. Завершив визит, король покинул Тур сразу после церковной церемонии, чтобы отправиться в город Орлеан, где располагался королевский двор. Когда после полагающихся по обычаю взаимных поздравлений Филипп распрощался с хозяином и сел в седло, чтобы двинуться в обратный путь, Бертрада с учащенно бьющимся сердцем и улыбкой на губах слушала, как сначала взмывают в воздух, потом затихают громкие возгласы, которыми приветствовали отъезд именитого гостя. Бертрада знала, что очень скоро она снова встретится с Филиппом. Уедет он недалеко...
До первого же моста, переброшенного через речку Бёврон, где король остановится, чтобы устроить своей красавице ложную западню. Бертрада, взяв с собой лишь двух камеристок, ближе к вечеру села на лошадь и выехала из замка, сказав, что желает помолиться в ближайшем монастыре. Однако, едва выбравшись за городские стены, она пришпорила коня и галопом примчалась к тому, кого в мыслях уже считала своим любовником.
Через час под пологом шелкового шатра, который король приказал разбить на берегу реки, мечты пылкой парочки стали явью. То была чудесная, под звездным небом ночь любви, ночь неистовой страсти, которую они не забудут никогда. На другой день любовники, наслаждаясь медовым месяцем, отправились в Орлеан. Они старались не спешить, дабы посланцы Филиппа успели навести порядок в королевском дворце, где жила ни в чем не повинная Берта Голландская, жертва ожирения и любви к сладостям.
Из мнимой деликатности король счел не совсем удобным явиться с молодой подругой к старой жене... И потому в то время, когда в шатре король приобщал Бертраду к страстным радостям разделенной любви, его посланцы во весь опор мчались во дворец, чтобы сообщить королеве о крахе ее супружеской жизни и о довольно скором, неизбежном расторжении брака. Именно поэтому несчастной женщине дали время лишь собрать узел с вещами, потом посадили ее в закрытые носилки и под усиленной охраной отвезли в монастырь Монтрёй-сюр-Мер. Это был хороший, богатый монастырь, и для тогдашнего времени жить в нем было довольно удобно. К тому же это главное – Филипп не знал монастыря, более удаленного от столицы. Легко догадаться, какими глазами дети изгнанницы, толстый Людовик и его сестра Констанс, смотрели на ошеломляющее вторжение в их жизнь новой отцовской любовницы.
– Рано или поздно нам придется избавиться от этой женщины, – прошептала Констанс.
– Чем раньше, тем лучше, – эхом отозвался Людовик.
Этот общий замысел суждено будет осуществить Людовику, ибо прежде Бертрада избавится от Констанс – приятным, но неотвратимым образом, то есть выдав дочь Филиппа замуж.
Но что тем временем делал турский Менелай, супруг этой новой Елены? Естественно, Злой Фульк не преминул воспользоваться таким прекрасным поводом, чтобы прийти в неистовую ярость. Этот предок королей Англии, к несчастью, не стал родоначальником английского юмора. Он рвал и метал, осыпал Филиппа и Бертраду ругательствами, которые делали честь его богатому словарному запасу, и призывал весь христианский мир в свидетели своего горя. Все знали, что Фульк легко избавился от трех жен подряд, но всегда оскорбительно сознавать, что другой опередил тебя и оставил в дураках!
Поскольку Бертрада разлюбила мужа и дала ему это понять столь неопровержимым образом – Фульк обнаружил вдруг, что на самом деле всегда любил только Бертраду.
Первым его порывом было взяться за оружие и отправиться штурмовать Орлеан, но Фульк быстро опомнился: любовники, укрывшиеся в крепости под надежной защитой мощной армии, ничуть его не боялись – как гласит старинная пословица, любовь смеется надо всем. Фульк понял, что впустую потеряет время и, поразмыслив, повернул назад, но вместо того чтобы ехать домой, отправился в Рим.
