«С того дня, как на горе своей законной жены Филипп соединился с графиней Анжуйской, – писал позднее аббат Сюже, преданный советник нового короля Людовика VI и его самый мудрый министр, – он не свершил больше ни единого истинно королевского деяния; поглощенный необузданной страстью к этой женщине, король не знал других забот, кроме как предаваться сладострастию, не думал ни об одном государственном деле и, отдаваясь наслаждениям больше, чем следовало, даже не берег собственное здоровье».
Филиппа похоронили в монастыре Флёри-сюр-Луар. Бесконечная борьба между Бертрадой и ее пасынком закончилась. Как в давние времена Берту Голландскую, графиню выгнали из дворца, и она была вынуждена просить пристанище в аббатстве От-Брюйер, где и угасла в 1117 году, не зная о славной судьбе своего первенца Фулька Анжуйского. Несколько лет спустя Фульк, женившись на принцессе Мелизенде Иерусалимской, увенчал свою главу короной Святой Земли...
Нежная Изабелла, или Красотка из «Летучего отряда»
I. Королеве-матери не возражают
Королева Екатерина Медичи имела особые взгляды на предназначение своих фрейлин.
Прежде всего она отбирала их так же тщательно, как в наши дни владелец скаковой конюшни отбирает племенных кобыл, и придерживалась трех критериев: кандидаткам полагалось быть очень красивыми, очень смышлеными и очень доступными. Кстати, из этих трех достоинств меньше всего внимания придавалось уму. Слишком много его и не требовалось: фрейлинам надлежало быть смышлеными ровно настолько, чтобы хорошо понимать данные им поручения, а главное – беспрекословно их исполнять. В обмен на это девушкам была обеспечена самая роскошная и утонченная жизнь. Фрейлины становились орудием королевской власти, ибо при дворе королевы Екатерины главенствовали политика и интересы государства. Право быть умной королева оставляла за собой...
Стайке легкомысленных, элегантных, благоухающих духами, хорошеньких фрейлин дали прозвище «Летучий отряд», и при дворе все знали, чем они занимаются на самом деле. Например, каждому было известно, что очаровательная блондинка мадемуазель де Руэ склонила бесхарактерного Антуана Бурбонского покинуть партию протестантов и оказать поддержку королеве. Это был лишь один случай из двадцати подобных; через несколько лет прелестная Шарлотта де Бон-Санблансэ, баронесса де Сов, заставит совершать худшие безрассудства пылкого Генриха Наваррского; [3] его особенно ненавидела Екатерина, которая в царствование Генриха IV будет довольствоваться ролью властной и вредной тещи..
Это было поистине беспощадное время – шел 1560 год от рождества Христова – когда религиозные войны опустошали Францию, разделив народ и дворянство на две группы непримиримых врагов, которые безудержно, бессмысленно убивали друг друга во имя того, на каком языке – французском или латинском – служить мессу.
Оказавшись между ними, словно между молотом и наковальней, Екатерина Медичи, несмотря на свою упорную волю к миру, с огромным трудом пыталась спасти самое главное – хрупкое единство страны и главенство королевской власти. Ее первый сын, смертельно больной Франциск II, умер, пробыв на троне всего год, а супруга покойного, красивая и бесплодная Мария Стюарт возвратилась в туманную Шотландию. Екатерина, будучи регентшей при несовершеннолетнем сыне Карле IX (этот охотник страдал гемофилией и поэтому еще неистовей предавался пагубной страсти), чувствовала, каким тяжелым грузом давит на ее плечи взбудораженное королевство. Надо признать, что это бремя она будет неустанно нести много лет, совершая, как и любой смертный, ошибки (худшей из них, без сомнения, стала Варфоломеевская ночь, кровавая уступка мятежному семейству Гизов), но при том оставаясь великим государственным деятелем.[4] Поэтому Екатерина понимала, что в политике все средства хороши, даже такие извращенные, как «Летучий отряд». По ее мнению, хорошим могло быть лишь надежное оружие, а стайка красивых девушек была не только надежна, но и в высшей степени полезна.
Вот почему в одно прекрасное майское утро Екатерина призвала свою самую красивую фрейлину, Изабеллу де Лимёй. У нее были льняные волосы, свежая кожа, восхитительные серо-голубые, очень нежные глаза; соблазнительно-грациозная фигурка Изабеллы могла искусить самого стойкого отшельника. Более того, девушка доводилась дальней родственницей королеве, которая по материнской линии происходила из благородной и чисто французской семьи де Латур д'Овернь. Екатерина обожала прелестную Изабеллу, считавшуюся ее фавориткой.
Как только дежурная фрейлина закрыла за ними дверь в Кабинет ароматов, Екатерина, что было вполне в ее стиле, без обиняков перешла к делу.
– Что ты думаешь о господине де Конде? – спросила она.
– Господин де Конде? Простите, ваше величество, но я не знаю...
– Как это не знаешь? Разве вчера ты не была со мной на Бычьем острове, не стала свидетельницей споров, что Конде вел с Монморанси, когда подписывали перемирие? Если ты не заметила Конде, на кого тогда ты смотрела?
По тону королевы Изабелла поняла, что спорить сейчас не время, а потому лишь потупила головку и постаралась ускользнуть от прямого ответа. Изабелла и впрямь даже не думала смотреть на принца де Конде. Взгляд ее привлекала более приятная картина!
– Мне показалось, что он любезен... недурен собой и...
Екатерина засмеялась и жестом велела фрейлине замолчать.
– Basta![5] – воскликнула она. – Ты просто дура, но хуже всего, что и меня ты принимаешь за дурочку! Если бы я попросила тебя описать «недурную внешность» принца, тебе пришлось бы нелегко, красавица моя! Думаешь, я не заметила, как ты не спускала глаз с этого повесы Робертэ? Не отнекивайся, ты солжешь; кстати, мне это безразлично, ибо, если ты и не обратила внимания на Конде, он, напротив, не сводил с тебя глаз и смотрел так упорно, что теперь по ночам ему не будет покоя! Итак, Изабелла, слушай внимательно, что я сейчас тебе скажу, слушай, а главное – постарайся, чтобы мои слова навсегда запали в твою хорошенькую головку! Мне необходимо, чтобы Конде примкнул к нам, понимаешь, окончательно перешел на нашу сторону! Надеюсь, тебе известно, что он – самый влиятельный среди вождей протестантов?
Королева даже не повысила голоса. Она говорила ровно, с легким почти мурлыкающим итальянским акцентом, но для тех, кто хорошо знал королеву, в этом мягком мурлыканье таилась безжалостная воля. Изабелла устремила на Екатерину притворно невинный взгляд.
– Я это знаю, ваше величество, но почему сейчас вам необходимо заручиться поддержкой вождя гугенотов? Разве вчера не заключили перемирие? Значит, больше бояться нечего.
– Вот как! Ты так считаешь? А известно ли тебе, что войска гугенотов, в рядах которых полным-полно англичан, по-прежнему удерживают Гавр? Что, согласно позорному договору, заключенному в Хэмптон-Корт, они в случае победы обещали отдать Гавр Елизавете? Англичанин, как во времена Дюгеклена и Жанны Девственницы, попирает землю Франции! Об этом ты подумала? Я не коннетабль, а ты уже давно не девственница. Только Конде способен вернуть нам город. Поэтому необходимо, слышишь меня, не-об-хо- ди-мо, чтобы ты обратила на него внимание!
– Но, ваше величество...
– Не возражай! Это приказ! Впрочем, какая тебе разница – мужчиной больше, мужчиной меньше? Полагаю, любовников у тебя, начиная с Ронсара и кончая Монморанси, было достаточно? Почему бы тебе не взять еще и Конде? Он принц крови и отнюдь не противен собой. Твоя миссия могла бы быть гораздо хуже!
Голос Екатерины был все так же ровен, но в нем едва уловимо зазвучали повелительные нотки. Изабелла хорошо знала этот признак и предпочла сдаться без боя.
– Каковы будут распоряжения вашего величества? – спросила она, присев в реверансе.
– Мы немедленно уезжаем из Блуа в Шенонсо. Эту ночь проведем в Шомоне. Господин де Конде будет среди наших гостей. Постарайся почаще ему улыбаться, к примеру, всякий раз, когда встретишь его взгляд! Да что я говорю! Не мне учить тебя женскому ремеслу. По-моему, ты давно уже постигла все тайны кокетства! Выпутывайся как знаешь!
– Хорошо, ваше величество! Я сделаю все, что смогу.
Снова отвесив глубокий поклон, Изабелла вышла из комнаты, чтобы приготовиться к отъезду. Впервые
