– Между ними существует какая-то незримая связь, – пробормотал он.
Она дотронулась до высокого воротника шерстяного платья и кивнула.
– Да, я знаю. Но сколько сможет еще бороться такая слабая и хрупкая девочка? Как ей объяснить? – Миссис Попова шумно высморкалась. – В их семье уже было столько горя и боли. Так почему же Господь вновь испытывает их? Почему?
Мило Янус вернулся к столу и взял бокал с бренди. Он сделал большой глоток, подержал огненную жидкость во рту, до тех пор пока не возникло ощущение приятного легкого покалывания, и только после этого проглотил.
– Знаете, Алексу на роду, как кошке, девять жизней написано. – Он повернулся к картине и поднял бокал. – За тебя, мой друг! Надеюсь, что у тебя осталась хотя бы одна из этих жизней.
Скотти Макдауэлл смотрела, как Александр Головин, адвокат, нанятый правительством штата Калифорния, взволнованно меряет комнату шагами. Со дня их знакомства прошло почти две недели, и, хотя о полном выздоровлении говорить было еще рано, рана на боку затягивалась на удивление быстро.
Они заключили молчаливое перемирие. Скотти не соглашалась с его взглядами и знала, что он точно так же не согласен с ее.
Головин много раз пытался втолковать ей, что она ошибается насчет корыстных планов правительства, но все его усилия оказывались безуспешными. Ему не удавалось убедить девушку, что власти не меньше ее пекутся о сохранности Йосемитской долины. Она полагала, что ее отец никогда ни в чем не ошибался и, значит, не ошибался и в этом деле.
Ни Йэн Макдауэлл, ни сама Скотти никогда не думали, что правительство состоит из добрых людей, действующих на благо народа. Если адвокат из Сан-Франциско верил в благородные цели властей, то его или купили и, следовательно, он мошенник, или он просто дурак, которого водят за нос. Но почему-то Скотти не хотелось считать его ни дураком, ни мошенником.
Несколько раз у нее даже возникал предательский вопрос: а не ошиблись ли они с отцом? Может, она не хотела поверить адвокату только потому, что переезд повлечет огромные перемены в жизни для нее и остальных жителей долины?
А еще Скотти думала о том, что отец отказывался верить правительству потому, что много лет назад его предков выгнали с принадлежащей им земли такие же правительственные чиновники, обладавшие властью и решившие использовать ее в своих корыстных интересах. Все старо, как мир: сильный против слабого. Нет, скорее богатые против бедных. Хотя она и не видела особой разницы.
Больше всего ее беспокоило то, что этот красивый и умеющий гладко изъясняться серьезный мужчина сумеет убедить ее в своей правоте.
Александр Головин продолжал ходить по хижине.
– Похоже, тебе уже надоело сидеть в четырех стенах, – заметила Скотти, доставая с огня сковороду с печеными яблоками.
Головин криво усмехнулся.
– Так вот в чем дело! А я никак не пойму, что со мной происходит.
– Мне хорошо знакомы эти симптомы, – кивнула девушка и переложила яблоки на тарелку.
Он подошел и остановился рядом. Всякий раз, когда этот противный адвокат из Сан-Франциско оказывался так близко, у Скотти начинала кружиться голова.
– Трудно представить, что будут говорить люди, когда узнают, что нас вместе засыпало снегом.
Скотти подумала о Джейми Бауэрсе. О, Джейми разъярится, как бык при виде красной тряпки, когда узнает, что она выхаживала правительственного чиновника, которого ранил его брат Калум.
– Мне все равно, что будут говорить или думать люди, – равнодушно пожала плечами Скотти.
– Ты уверена?
Она громко ударила сковородой по столу.
– Если бы меня беспокоило то, что обо мне думают, я бы давно стала вести себя так, чтобы не разочаровывать их.
– Вы с отцом вели светскую жизнь? – с легкой улыбкой осведомился адвокат.
Скотти снова подумала о Джейми, о Калуме и Абнере. Кроме Бауэрсов, они с отцом ни с кем не дружили и не встречались.
– Мы пробовали… кажется, дважды. – Девушка накрыла теплые яблоки чистым полотенцем. – Однажды, когда мне было тринадцать лет, мы с папой поехали на день в Марипозу за припасами. В городе в тот день был какой-то праздник. – Она печально улыбнулась. – Ты не представляешь, как я волновалась. Конечно, я была похожа на огородное пугало в папиных брюках и здоровенной рубашке. Рубашку я носила на размер больше, чтобы прикрыть… – Она покраснела и смущенно отвернулась. – Я проходила под открытым окном одного дома и случайно услышала, как меня обсуждают какие-то женщины. – Скотти попыталась рассмеяться, но из горла не вырвалось ни звука.
– И что они говорили?
Она бросила в чайничек чай, залила кипятком и посмотрела в окно. Солнце уже низко опустилось над горизонтом.
– Нетрудно догадаться. Папе должно быть стыдно за то, что он меня так воспитал, разрешал мне бегать, как дикому индейцу, что я не училась. Но самым обидным мне показалось то, – вздохнула Скотти, – что якобы из меня никогда не выйдет настоящей леди, будто я не умею себя вести, как положено воспитанной девушке.
– По-твоему, они ошибались?
– Конечно, ошибались! Перед смертью мама позаботилась о том, чтобы я умела делать все, что положено юной леди: вышивать, шить, готовить. А папа научил меня читать и писать. Так что я получила
