Я по-прежнему молчал.
Она подошла к кровати и остановилась, глядя на меня. Затем она резко повела плечами, и ночная рубашка сползла на пол.
– Когда-то я помню, ты не любил ждать ни секунды. – В голосе ее была легкая тень печали. – Ты все такой же?
Я взял сигарету и закурил. Руки мои подрагивали. Теперь она не скрывала своего презрения.
– В свое время ты мне показался настоящим мужчиной. Но теперь я вижу, что ошибалась. Я мужчина куда в большей степени, чем ты. Как только ты снял мундир, ты потерял все, что делало тебя мужчиной.
Я глубоко затянулся, позволив дыму обжечь мне легкие. Руки мои невольно сжались в кулаки и по ним потек пот.
– Тебе бы лучше вернуться к себе, Нора, – прохрипел я.
Она села рядом на постель и взяла мою сигарету. Поднеся ее к губам, она несколько раз торопливо затянулась и вернула ее мне. Я почувствовал слабый вкус губной помады.
– Может, тебе пойдет на пользу, если я расскажу, чем занималась сегодня вечером.
– Не лезь ко мне, Нора! – выдавил я.
Она не обратила внимания на мои слова. Вместо этого она наклонилась ко мне так, что ее лицо почти коснулось моего. Сквозь пижаму я чувствовал ее теплые маленькие груди.
– Это было только один раз, – поддразнивая меня, шепнула она. – И это было потрясающе. Но ты же меня знаешь. Только один раз – это как китайская кухня. Через час я снова проголодалась!
Больше я не мог этого вынести. Я схватил ее за плечи и яростно встряхнул. Странное выражение восторга вспыхнуло в ее глазах, и я ощутил теплоту и жадность ее рук, обхвативших меня.
– Возьми меня!
– Нора! – вырвалось у меня, когда я почувствовал ее под собой. Все кончилось, не успев начаться. Я лежал слабым; беспомощным и растерянным, глядя, как она поднимает с пола ночную рубашку. Выпрямившись, она с выражением холодного триумфа взглянула на меня.
– Порой я удивляюсь, чего ради я решила, что ты меня устраиваешь как мужчина, – презрительно сказала она. – Даже мальчишка лучше справляется с этой работой.
Дверь захлопнулась за ней, и я снова потянулся за бутылкой. Но в этот раз даже бурбон не помог избавиться от тошнотного ощущения в желудке.
Я был в Ла Джолле, когда услышал по радио, что красные пересекли линию границы в Корее. Добравшись до пристани, я накидал мелочи в телефон и дозвонился до Джимми Петерсена в Вашингтоне. Мы вместе летали над Тихим океаном. Он после войны остался в армии и сейчас дослужился до бригадира военно-воздушных сил.
– Я только что слышал радио, – сказал я, когда он снял трубку. – Нужен ли вам толковый специалист?
– Конечно, но только теперь у нас реактивные самолеты. Тебе придется пройти переподготовку, и я не уверен, что смогу дать тебе прежнее звание.
– Черт с ним, со званием. Когда мне прибыть? Он засмеялся.
– Завтра утром свяжись в Пресидио с Биллом Килианом. К тому времени я уже кое-что для тебя сделаю.
– Я буду у него с первыми же петухами, Пит. Спасибо.
– Возможно, ты и не поблагодаришь меня, когда выяснишь, что снова стал капитаном.
– Генерал, я буду благодарить тебя, если ты меня возьмешь и рядовым!
Я вернулся на катер, где в своей походной кроватке спала Дани. Ей было уже почти три года. Она открыла глаза, когда я поднял ее вместе с кроваткой.
– Куда мы поедем, папа? – сонно спросила она.
– Мы должны добраться до дома, радость моя. У папы есть кое-какие дела.
Она что-то пробормотала и снова заснула.
Я поставил ее кроватку на заднее сиденье машины и кинул наши вещи в багажник. На моих часах было почти восемь. Если движение на дорогах будет не очень большое, к четырем утра я могу быть в Сан- Франциско.
Всю дорогу Дани спала, даже не открывая глаз. Дорога была практически пуста. Когда я в половине четвертого отнес Дани в детскую и положил ее в кроватку, в мастерской Норы еще горел свет.
Я пошел было в свою комнату и тут вспомнил о ней. Я могу все сказать ей и утром, подумал я. Впрочем, поговорить с ней можно и сейчас, поскольку она все равно не спит. Спустившись, я вошел в мастерскую.
Свет в ней горел, но помещение мастерской было пусто.
– Нора, – позвал я.
Из маленькой комнатки рядом с мастерской, я услышал голоса и распахнул дверь в нее. Я хотел было еще раз позвать ее, но у меня перехватило горло.
Привстав на постели, они в причудливых позах застыли друг у друга в объятиях. Первой опомнилась Нора.
