Куда уходит любовь

всю жизнь. Я не та одинокая вдовушка, которая ищет, куда бы пристроиться в жизни. Я не хочу исполнять роль огнетушителя.

Я посмотрел ей прямо в Глаза.

– Понимаю.

Она помолчала несколько секунд, пока я воспринимал ее слова.

– Надеюсь, что ты в самом деле понимаешь, – тихо шепнула она. – Мне бы этого очень хотелось. – Она прижалась к моим губам. – Дай мне несколько минут, а потом входи.

Она исчезла в кубрике, а я закурил. Внезапно у меня стали трястись руки, и я перепугался. Сам не знаю от чего, но меня охватил страх. Я огляделся, ища, что бы выпить, но тут было только несколько банок с пивом. Откупорив одну из них, я торопливо выпил ее. Пиво было уже теплым, но почувствовал я себя куда лучше и, бросив сигарету в воду, вошел в кубрик.

Она лежала на моей койке, закрывшись простыней до горла, и ее золотистые волосы разметались по подушке.

– Выключи свет, Люк. Я немного стесняюсь.

Я щелкнул выключателем. Сквозь иллюминатор проникало лунное сияние, падая ей на лицо. Торопливо скинув одежду, я встал на колени рядом с койкой и поцеловал ее.

Ее руки обхватили меня за шею.

– Люк, Люк.

Подняв голову, я медленно стянул с нее простыню. Широко открытыми глазами она посмотрела на меня и затем спросила:

– Достаточно ли я хороша для тебя, Люк?

Груди ее были полными и крепкими. Изгиб ребер переходил в тонкую талию, а живот был плоским и твердым, лишь чуть округленным, превращаясь в плавную округлость бедер. Бедра у нее были стройными, а ноги длинными и прямыми.

Ее голос снова нарушил молчание.

– Я хотела бы быть красивой для тебя.

– Ты моя золотая богиня, – прошептал я, целуя ее шею. Ее руки обвились вокруг меня.

– Обними меня, Люк. Люби меня!

Меня захлестнул прилив страсти. Я целовал ее груди. Она тихо застонала, и я чувствовал идущий от нее жар. И больше ничего не было, кроме оглушительного стука сердца и гула в голове. Но внезапно и все выпитое виски, и все шлюхи, что прошли через меня, когда я пытался сбежать от жизни, обрушились на меня и сделали свое дело.

– Нет! – закричал я, чувствуя, как ее руки, обнимавшие меня, застыли в удивлении и испуге. – Нет, только не это!

Но все уже было кончено.

Раздавленный и опустошенный, я лежал несколько минут, а потом, привстав, потянулся за сигаретой.

– Прости, Элизабет, я виноват перед тобой. Я должен был бы знать. Думаю, что я уже ни на что больше не гожусь. Я не подхожу тебе в любовники.

Сев на краю постели, я уставился в пол, не осмеливаясь посмотреть в ее сторону. Помолчав, она протянула руку и взяла мою сигарету. Положив ее в пепельницу, другой рукой она развернула меня лицом к себе.

Голос у нее был мягким и добрым.

– Это она с тобой сделала, Люк? Поэтому она тебя и бросила?

– Я сам ее бросил, – с горечью сказал я. – Я ведь сказал, что как любовник ничего собой не представляю.

Она прижала мою голову к теплоте своей груди и начала нежно гладить меня по волосам.

– Ничего подобного, Люк, – шептала она. – Вся беда в том, что ты слишком сильно чувствуешь и переживаешь, ты слишком любил ее.

Когда утром я проснулся, ее уже не было. На подушке лежала записка и четыре стодолларовых банкнота. Дрожащими пальцами я открыл конверт.

«Дорогой, Люк,

прости меня, пожалуйста, за то, что я уезжаю таким образом. Я понимаю, что это неблагородно, но сейчас мне ничего не приходит в голову. Каждый несет свой крест и каждому на долю приходится его собственная война. Мне она досталась, когда погиб Джонни. Ты по-прежнему ведешь свою войну.

Если суждено настать такому времени, когда ты одержишь победу, которая позволит тебе выбраться из своего укрытия и снова стать тем, кто ты на самом деле, может быть, мы вместе пустимся в далекое плавание. Потому что оно мне в самом деле нужно, то есть, если оно нужно и тебе. Я знаю, что ничего не могу толком объяснить, но у меня никогда ничего не выходит толком, когда я плачу.

С любовью,

Элизабет»

Три месяца я старался забыть написанные ею слова, пока, наконец, в одно прекрасное утро не