– А вы нахал, мистер Бартон.
– А ты красавица, Дженна. И он притянул ее к себе.
6
Это было так просто, так удивительно просто, что и не требовало никаких объяснений.
Это было до невозможности непонятно, так непонятно, что не умещалось в голове.
Это был самый обычный поцелуй, горячий и жадный, осторожный и нахальный, торопливый и долгий, отчаянный и умелый…
Это были огонь по жилам, лед в затылке, слабость в ногах, и все тело, как расплавленная лава.
Это было долгожданно и неожиданно.
Это было прекрасно.
Дженна потеряла счет времени, она вообще не знала, что такое время. Она совершенно точно впервые испытывала подобное, ибо никогда в прежней жизни поцелуй не приносил такого острого ощущения блаженства, а мужские руки, обнимавшие ее за талию, гладящие ее волосы, ласкающие ее шею, не были такими надежными и крепкими.
В этих объятиях хотелось умереть – но не сейчас, а лет через тысячу. Этим губам нельзя было не ответить.
И она отвечала. Жадно, неистово, яростно, торопливо. Так, словно этот поцелуй был последним в ее жизни. Или первым.
А потом все кончилось.
Он отпустил ее первым. Шагнул назад. В черных глазах полыхало черное пламя, но оно уже стремительно подергивалось льдом.
Дженна покачнулась, торопливо уцепилась за край стола, едва не уронив и его. Сил говорить не было. Желания – тоже. Зато заговорил Хит Бартон.
– Вот всегда я так. Идиот, наверное. Взял, своими собственными руками…
– Я… не понимаю…
– Все испортил. Прости, мисс Фарроуз.
– Простить?
– Объясняю на счет три: не смог удержаться. Ослаб за день. Все ходил, искал, а везде отказывали. Пришел, увидел, потерял голову. И вот результат.
– Какой?
– Оказался на улице. С пятнадцатью собаками и восемнадцатью долларами.
– Хит, у меня сейчас голова треснет. Я ничего не понимаю, что ты несешь…
– Я это к тому, что, как честная женщина, ты сейчас дашь мне по морде и выгонишь. И будешь совершенно права. Нельзя просто так кидаться на хозяек лонг-айлендских особняков.
– Господи, при чем здесь особняк…
– Ну все-таки…
– …И я вовсе не хозяйка…
– А! Так ты тоже аферистка, вроде меня?
– Что?! Слушай, умолкни, а? Хоть на секунду.
– Не могу.
– Почему?
– Потому что тогда мне опять захочется тебя поцеловать. Теперь ты не просто красивая, ты еще – хорошенькая.
– Хит…
– Что?
– Можно, я не буду честной женщиной?
– Что-о?!
Дженна Фарроуз торопливо шагнула к Хиту Бартону и с облегчением обвила его шею руками.
Никогда в жизни Дженна не думала, что целоваться без устали можно столько времени. Когда они оторвались друг от друга, сумерки стали уже темно-лиловыми. Смешнее же всего были собаки: все они расселись полукругом и терпеливо ждали, свесив языки набок и лениво переглядываясь между собой. Малыш и еще парочка дремали.
Дженна огляделась и увидела, что, оказывается, они с Хитом сидят, вернее, он сидит на скамейке под плетистыми розами, а она, Дженна Фарроуз, сидит у него на коленях. И руки Хита крепко сжимают ее талию, а она по-прежнему обнимает его за шею. Губы у Дженны онемели, в голове раздавался приятный звон, а тело было легким и невесомым. Возможно, правда, что у Хита Бартона насчет последнего были некоторые сомнения…
– Хит…
