– Привет, дедуля.
– Привет. – Джон отложил газету. – Хорошо ли ты провела день?
– Да, вполне, была на пикнике, затем выпивали на берегу реки.
– Замечательно. – Он посмотрел на ее лицо, загоревшее на солнце, медовый цвет сменился на темновато-коричневый – цвет сандалового дерева, и она улыбнулась ему в ответ теплой приятельской улыбкой, честной и ясной, как всегда. – Ты вдоволь насмотрелась на этого Джимми Стоуна? Он хорош собой, не так ли?
– Гм. – Инди рассматривала заголовок в дедушкиной газете.
– Ведь это несерьезно?
Инди быстро подняла взгляд.
– Нет! Конечно, нет! – Она покраснела, и Джон, рассмеявшись, коснулся ее руки.
– Ты должна научиться не краснеть, Инди. Никто из твоих пациентов не будет воспринимать тебя всерьез, если ты будешь покрываться румянцем каждый раз, когда смущаешься.
Инди улыбнулась и села на скамеечку, обняв колени. Когда Джон взялся снова за газету, она сказала:
– Джимми хочет, чтобы я поехала с ним в Индию недели через две.
Джон окаменел.
– Он хочет? – Еще несколько секунд он прикрывал лицо газетой, собираясь с духом, затем отложил ее. – И что ты ему ответила?
– Я еще ничего ему не сказала, хотела сначала переговорить с тобой.
– Понимаю. – Спокойствие, говорил ему внутренний голос, ради Бога, спокойно. – А кто он, этот парень? Что ты о нем знаешь?
– Я же говорила тебе, он фотограф, работает по контракту на несколько издательств, ему двадцать семь, он живет в Лондоне.
– Это все?
– Нет! Это не все, дедуля! Мы говорили о множестве вещей – что он любит, что он делал в жизни, где путешествовал.
Джон кивнул, стараясь сохранить хладнокровие.
– А что его родители? Происхождение, школа?
– Не могу поверить, что ты об этом спрашиваешь! Какое значение имеет все это?
– Небольшое, но, по крайней мере, ты должна знать, откуда он явился!
Инди хотела ответить резкостью, но сдержалась.
– О своих родителях он не говорит, как, впрочем, и некоторые другие. И он не рассказывал о школе, так что вряд ли это был Итон!
– Не надо сарказма, Инди! – отрезал Джон. – Я спрашиваю, потому что желаю тебе добра.
– Серьезно?
– Серьезно! Подумай об этом. Индия – это не Блэкпул, это сложная страна, а ты едва знаешь человека! Пожалуйста, будь благоразумной.
– Я благоразумна! Я хочу ехать.
– Это очевидно!
Они смотрели друг на друга какое-то время, затем Инди отвернулась. Она никогда не ссорилась с дедом, никогда! И с трудом могла припомнить какое-либо противоречие между ними. Она повернулась к деду и сказала:
– Дедуля, прости меня, просто я думаю, что мне понравится эта поездка, посмотрю, где я родилась, побуду чуток независимой. Я не хотела тебя расстроить, честное слово, не хотела.
Джон услышал мольбу в ее голосе, но не осознал смысла ее слов; он боялся и по-глупому разразился упреками:
– Если ты уедешь в Индию, меня это расстроит!
– Но почему? – Инди воздела руки к небу. – Ты никогда ничего не рассказывал мне об Индии, о моих родителях, только то, что в 1966-м они погибли в автокатастрофе! Это все, что ты мне сказал! Я не понимаю, почему ты не хочешь, чтобы я ехала, откуда у тебя эта нелюбовь к стране, в которой ты ни разу не был!
Джон молчал и смотрел в сторону. Как он мог объяснить? И все же, как он мог рискнуть позволить ей поехать в Индию и самой все узнать? Что он мог рассказать ей? О ее матери, об ужасном кровавом убийстве Филиппа Милза? Что Джейн сбежала. Что она была беременна от любовника-индийца и, подозреваемая в убийстве мужа, сбежала рожать. Что ее и любовника убили, а ребенка вывезли из страны в Англию к нему и Каролине. Вот и все, что он сам знал, и как он теперь мог ей это рассказать? Без подготовки, без смягчения? Он повернулся к ней.
– Инди, я запрещаю тебе ехать в Индию, – сказал он, сознавая, что для него нет другого
