Стол накрыт: маленькие тарелки на больших, свечи, парадная скатерть и дорогое бордо; я серьезно опасаюсь за рассудок отца: он и правда думает, что красиво сервированный стол поможет преодолеть безразличие.
Мать приехала как ни в чем не бывало. Будто вернулась с работы или из магазина. Она целует меня в лоб: «Как ты, мой хороший?» Привычно чмокает отца в щечку и спрашивает, где же Мартен. «А он сейчас придет», - отвечает отец и выразительно смотрит на меня, мол, сходи за ним. Я бужу Мартена, он вообще никакой.
Наконец любящее семейство собралось за столом в полном составе.
Мы стараемся не затрагивать больные темы, но таких много, так что мы в основном молчим. Отцу жмет ворот новой рубашки, он весь на нервах, по-глупому обжегся, уж очень ему хочется, чтобы все было на высшем уровне. Мать необыкновенно хороша, от нее, как всегда, пахнет духами «Шанель». Она пускается в пространные пустые разговоры, чтобы ничто не отвлекало ее от собственных мыслей. Мартен выкладывает у себя на тарелке буквы. Закончив свои труды именем «Жанна» из красных спагетти, он слизывает соус с пальцев.
Отец вносит десерт, которым можно накормить три таких городка, как Вернон. Перед домом останавливается машина, какой-то чел сидит и сигналит. Мать тут же спускается с небес на землю: «Это Андре, мне пора». Она встает, гладит Мартена по длинным волосам, звонко чмокает отца и благодарит его за этот замечательный ужин. Меня она целует напоследок, чуть крепче, чем в начале вечера, со мной на ночь останется запах ее духов, запах из моей прошлой жизни. Есть люди, которым все прощают за один только запах их духов.
Мы убираем со стола - сцена из немого кино. Отец говорит: «Помойте посуду, ребята, а я пойду немножко подышу». Мы моем посуду, и мне становится не по себе. Неужели у меня такой отец? Человек, который каждую минуту выкладывается по полной, зашивает десны детям, избавляет людей от пульпита, и вдруг так облажался.
Он стоит на газоне, я подхожу и спрашиваю, все ли в порядке, он говорит: «Да, сейчас все пройдет». Он старательно жует жвачку и, похоже, вот-вот расплачется. А я ведь так и не научился обнимать его. Стою как истукан. В конце концов я, как воришка, хватаю его руку. Он крепко сжимает мою руку, я крепко сжимаю его руку, и так мы стоим довольно долго. Наконец он говорит: «Пойду попробую заснуть».
Он целует меня в щеку и смотрит улыбаясь. А потом показывает, как надо обниматься.
Давным-давно на Рождество мы пели песни у елки. Мать всегда говорила отцу, что он фальшивит. Сегодня начинаются рождественские каникулы. Анри совсем потерял голову. Но Анри ставит будильник на двадцать пять минут раньше, в ванной заводит любимую музыку и берет рубашку брата, ну и что, что велика. Сегодня он обойдется без завтрака. Кусок в горло не лезет.
Патрик подваливает на мопеде. Он подбрасывает тебя к вокзалу за десять минут до прихода электрички. Десять минут - это немало. За десять минут можно испытать все страхи, какие только есть на свете, и придумать кучу новых. За десять минут можно трясущимися руками выпить кофе и выкурить сигарету в кафе напротив. Десять минут - это немало.
Ты идешь в туалет, чтобы еще раз взглянуть на себя в зеркало. Ты еще молод, у тебя нет ни морщин, ни отеков. Она выходит из электрички. Ты выходишь из кафе, она тебя замечает, ты показываешь ей на стойку с видом завсегдатая и опять возвращаешься в бар, чтобы другие преподы, которые ездят из Парижа, не видели, как ты клеишь Матильду Арто. Она входит, кладет сумочку и шарфик на столик, заказывает эспрессо, от нее приятно пахнет, она молчит, ты тоже. Ты боишься, у тебя никаких шансов. Она размешивает в чашке половинку сахара, долго водит ложечкой в темной горячей жидкости, а потом произносит, будто обращаясь к кому-то другому:
- Здорово придумано. Я не должна вам этого говорить, но вы мне снились сегодня. Я до сих пор не могу опомниться, будто все было на самом деле.
Наконец, она смотрит на тебя. Потом заявляет:
- То, что я сейчас сказала, должно очень льстить вашему самолюбию.
Ты со всей серьезностью твоих пятнадцати прожитых лет отвечаешь:
- Мне все равно, что будут об этом говорить, Матильда, но я хочу вас видеть, хочу пригласить вас на ужин.
- Да-а? Вы хотите поужинать со мной? Интересно, где же? В ресторане или в каком-нибудь фаст-фуде? Пойдем есть вафли? Или блинчики с шоколадом? И куда? Будем сидеть в Верноне, у вас на кухне с видом на школу?
Я все это выслушиваю. А воображение услужливо рисует мне множество других ужинов, особенно сцену в конце ужина, когда мужчина прикасается пальцами к руке женщины, давая понять, что сегодня ему не хотелось бы спать одному. Я представляю себе по уши влюбленную Матильду, иногда она сама решает расстаться, иногда ее бросают, а сам слушаю.
Она кладет на стойку десятку. Я говорю: «Что вы, я заплачу». Но она и слушать не хочет и тут же выходит из кафе.
- Завтра, если хотите, я позвоню вам вечером.
Йессс! Она это сказала! Она это сказала! Может, на улице какой-нибудь псих на «Рено R25» проскочит на красный свет и снесет мне башку, но она это сказала. Иду пешком вверх по улице. Сейчас я смог бы без проблем пробежать марафон или ударом футбольного мяча свалить вековое дерево, я мог бы быть очень любезным с прохожими, даже предупредительным со стариками, мог бы улыбаться целую вечность, и вообще, мог бы все что угодно. Я проскочил мимо школы и ушел довольно далеко.
Я сижу один в приемной. Отец сейчас отпустит пациента. Я стараюсь подобрать слова, чтобы объяснить этому человеку, что я влюблен в женщину. На стенах развешаны яркие плакаты о пользе фтора, о прививках против гепатита B и о вреде курения. Я сажусь в кресло перед отцом, куда обычно садятся больные. Нас разделяет большая лампа в виде змеиной головы.
- А ты разве не должен быть в школе?
- Должен.
- Ну и?
- Я влюбился.
- Боюсь, тут я тебе не советчик.
- Да я не за советом пришел.
- Чего же ты хочешь?
- Чтобы завтра дом был в полном моем распоряжении. И на ночь тоже.
- Здрасьте, а мне где ночевать?
- Не знаю. Ты же взрослый.
Он встает, на миг мне показалось, что он сейчас примется осматривать мне рот - настолько у него крыша съехала. Но он убирает инструменты и вздыхает:
- Посмотрим. А сейчас иди в школу.
- Пап, я не могу сегодня идти в школу.
