Его разбудил звук: пронзительный и недолгий рев рожка. Испугавшись, что страшный сон был явью, Штелер вскочил, сел, широко расставив голые ноги, и, щурясь, стал озираться по сторонам. К счастью, видение не продолжалось. Барон успокоился, ведь темница была другой, не той, в которой провел дни, месяцы, а может, и годы бедолага Жал, да и под ногами не стояла зловонная кастрюля. Впрочем, несколько общих черт у двух узилищ имелось: их стены были похожи, по стенам, как во сне, так и наяву, текли тонкие ручейки воды, образовавшие на полу лужу, и двери были один в один: крепкие, дубовые, которые было не выбить ногой и не высадить плечом не только обычному человеку или моррону, но и могучему богатырю из детских сказок, способному в одиночку отправиться на целое войско и извести врагов, даже не обнажив меча.
Видение, бесспорно, давало почву для раздумий, и Коллективный Разум наконец-то решился открыть своему слуге, с кем ему довелось столкнуться в родном городе. Аугуст узнал тайну затворника, хоть и многого из увиденного откровенно не понимал. К примеру, что сталось с эльфийскими учеными и почему бывший их пленником колдун собирается бороться не со своими мучителями, а с морронами. Сон ответил только на один вопрос, но это была лишь жалкая кость, ради издевки брошенная оголодавшей собаке. Ответ породил множество новых вопросов, разбираться с которыми было, однако, не время и не место. Штелер был заперт в темнице, не помнил, как в нее попал, но что более всего поразило моррона, на его перепачканном грязью и зеленью теле не было даже жалкого лоскута одежды. Он был гол как сокол и, кроме стыда, испытывал еще и физический дискомфорт. Каменный пол, на котором он восседал, не был ни теплым, ни сухим, а так ведь недолго и заработать болячку, которой весьма боятся мужчины.
Барон вдруг с ужасом и великим стыдом осознал, что пребывает в полнейшей растерянности. Единственное, что он мог сделать и тут же сделал, так это поднялся на ноги и заходил взад-вперед по темнице, растирая ледяные ягодицы ладонями. Наверняка зрелище было комичным, но только вот зрителей, к большой радости пленника, не наблюдалось.
Нарезая по комнате круги и стараясь не ступить босыми ногами в лужу, Штелер попытался собраться с мыслями и прежде всего понять, кто же его тюремщики. На ум приходили лишь два варианта. Его пленил колдун, перехватив при попытке проникнуть в дом вельможи с филанийским именем, и тогда получалось, что стражи-деревья ожили благодаря его чарам или граф Норвес сам знатно разбирался в колдовстве. Хоть первое предположение и казалось наиболее логичным, но в нем было два существенных «но». Штелер не мог понять, почему затворник не похитил его еще до проникновения в парк, да и зачем было охотиться за тем, кого сам же и отпустил на свободу? С другой же стороны, на первый взгляд абсурдная мысль, что именитый и влиятельный вельможа опустился до богомерзкого колдовства, занятия унизительного для аристократа и не соответствующего его положению, все крепла и крепла в сознании барона. Выходцу из Филании, пусть даже в пятом-шестом колене, было крайне трудно влиться в среду герканской знати, хотя он и был родовит и богат. Герканцы всегда презирали соседей из западных земель, а теперь же, когда королевства находились в состоянии очень близком к войне, филанийского вельможу не пустили бы на порог приличного дома. Однако графу Норвесу жилось в Вендерфорте довольно вольготно. Сам герцог был с ним на короткой ноге и позволил выстроить посреди города целое поместье, дерзкий сынок Норвеса творил что хотел, а весьма придирчивые в вопросах веры священники решились хранить отобранные у чернокнижников трофеи не где-нибудь, а именно в подвалах дома родовитого иноверца. Пусть даже сам граф и исповедовал Единую Веру, но его филанийские предки были индорианцами, а этого, с точки зрения святых отцов, уже вполне достаточно, чтобы смотреть на вельможу с подозрением. Вопрос, как графу Норвесу удалось так быстро завоевать положение в обществе, не давал моррону покоя и в конце концов привел к заключению, что без колдовства тут не обошлось и, следовательно, его темница находится в подвалах графского дома. С одной стороны, это было хорошо, ведь тогда коммуникационная сфера где-то совсем рядом, возможно в соседней комнате, но, с другой стороны, узнику стоило ожидать самой жестокой расправы. Граф Норвес не простил бы ему ни унизительного уродства своего сына, ни расстройства свадьбы своего нерадивого отпрыска и уж тем более отомстил бы за похищение из своего дома баронессы ванг Банберг, нанесшее сокрушительный урон его наверняка не такой уж и безупречной репутации.
Одним словом, положение было плачевным. Бежать не представлялось возможным. Аугусту оставалось лишь надеяться, что при допросе, на который его рано или поздно поведут, будет присутствовать кто-нибудь из слуг герцога. Тогда он сможет назваться собственным именем, и это непременно приведет к столкновению интересов правителя Вендерфорта и пригретого им вельможи-колдуна. Герцог ни за что не отказался бы от награды за поимку опасного заговорщика, мятежного барона ванг Штелера. Тогда бы слуги герцога вырвали его из рук врага и посадили в обычную тюрьму, пусть даже под самым усиленным надзором. Оттуда он смог бы бежать еще до того, как за ним прибудет конвой из Мальфорна; бежать, покинуть город и тут же направиться к филанийской границе, скорее достигнуть Альмиры и рассказать
