разрушаемая ветром, — и сильной, как росток, тянущийся к солнцу…
Слава деда оказалась нелегким испытанием для Михаила Чумака. Успехи проходили незамеченными — внук потемкинца другим быть не должен, — а за каждую ошибку взыскивали вдвое. И Михаил был всегда первым, вызывался в самые трудные и опасные рейсы. Потом навалилась болезнь…
Вадим незаметно наблюдал за постаревшим лицом капитана, жалел его строгой мужской жалостью и старался, чтобы тот этой жалости не замечал.
«Поиск» уже давно шел в открытом море, имея на борту, кроме команды, двух докторов наук, трех кандидатов, лаборантов и водолазов. До капитанского мостика часто долетали громкие голоса споривших ученых, в которых иногда слышалась такая запальчивость, что матросы перемигивались.
— Иногда нам кажется, что твердая земля — это нечто более реальное, чем море, которое вечно движется и вечно меняется, — говорил один из ученых, Но на самом деле море, а не земля — видимая нами сущность мира. Да и сама земля только кажется нам застывшей, а ведь она похожа на море, только ее волны более устойчивы во времени.
Капитан Чумак прислушивался к словам ученого и смотрел на море. Оно вздыхало, медленно напрягая мускулы — волны. И, вслушиваясь в голос моря, капитан выпрямлялся, молодел, у него остро блестели глаза, на щеках загорался румянец. Капитан Чумак встретился со своей юностью. Он узнавал свежий ветер, острые крылья чаек и пьянящий запах морской воды. Приходили слова, когда-то читанные в книгах и вдруг вытолкнутые памятью, как свои, идущие из самого сердца:
С каждым днем капитан Чумак становился все спокойнее и увереннее в себе. Очевидно, море устраняло следы болезни. Вадим попытался напомнить капитану об училище, но Чумак нахмурился и перевел разговор на другую тему.
На третьи сутки плавания произошел странный случай. В час ночи вахтенному понадобилось разбудить капитана. Он постучал в дверь каюты, и тотчас из-за двери чей-то голос прошамкал:
— Кто там?
Вахтенный решил, что к Чумаку зашел в гости старик-профессор, начальник экспедиции. Он ответил:
— Мне нужен капитан.
За дверью послышался шорох, звон разбитого стекла. Вахтенный ждал. Шорох повторился, все затихло. Вахтенный опять постучал в дверь. На этот раз никто не ответил.
Тогда испуганный матрос разбудил Вадима. Вдвоем они подошли к капитанской каюте. Дверь открылась. Чумак стоял на пороге. За ним на полу блестели осколки стакана. Кроме капитана, в каюте никого не было.
— В чем дело? — резко спросил Чумак.
— Видны огни города. Вы просили разбудить вас.
— А почему разбудили помощника?
— Мне показалось, у вас кто-то чужой, — растерялся матрос. — И долго не открывали…
— Вы ошиблись, — сказал капитан.
Вахтенный растерялся еще больше:
— Я слышал чужой голос…
— Вам отвечал я, — твердо произнес Чумак и обратился к Вадиму: Можете идти к себе.
Утром капитан появился на палубе с завязанной щекой. Он заметил пристальный взгляд своего помощника и проворчал, как бы про себя;
— Зубы болят…
Его коричневое от загара лицо с острым носом и острым подбородком подергивалось от боли.
Опускаясь в машинное отделение, Вадим встретил корабельного врача и сказал, что у капитана разболелись зубы. Врач направился в каюту за инструментами и лекарством, а Вадим, приняв новое решение, вернулся к Чумаку. Они стояли рядом и молчали. Вскоре появился врач с металлической коробочкой в руке.
— Михаил Никодимович, — сказал он, подходя к капитану, — я слышал, у вас болят зубы. Пройдемте в каюту, я вас осмотрю
Испуганное выражение промелькнуло на лице капитана, он отступил от врача. Но тут же опомнился и улыбнулся:
— Боль уже проходит…
— Но осмотреть зубы не мешает, — настаивал врач. Капитан отвернулся, показывая, что разговор окончен. Врач обиделся и ушел.
Жесткое лицо Чумака повернулось к Вадиму:
— Не стоило беспокоить доктора из-за таких пустяков.
Он не счел нужным ничего объяснять. Он стоял на мостике сосредоточенный, ушедший в себя, и думал об уродливом несоответствии жизни: в сознании еще бушует воля к подвигам, а одряхлевшее тело уже не в силах ее выполнить…
Это были печальные мысли, но почему-то голова капитана гордо подымалась, и лицо светлело…
Чем ближе подходил «Поиск» к бухте Молчания, тем больше волновался Вадим. Странности в поведении капитана настораживали. Может быть, это следствие болезни. Если память не вернулась к Чумаку, сможет ли он провести судно в узком скалистом проходе?
Море становилось все более бурным. Оно с размаху, тяжело и твердо било о борта волнами, словно мешками с песком. Огромные волны, разрезанные надвое носом корабля, глухо рычали. Иногда раздавался такой звук, будто какое-то чудовище причмокивало языком.
Появились рифы. В белой пене они поднимались из глубин моря, как зубы. «Поиск» все время лавировал между ними.
Капитан Чумак держал у глаз морской бинокль и голосом, молодым и звонким, отдавал команды. Вадим был удивлен точностью и краткостью его приказаний.
«Поиск» вошел в узкий проход между скалами. Здесь достаточно было чуть-чуть отклониться от заданного в лоции курса, чтобы наткнуться на подводный выступ. Вадим ожидал, что капитан попросит карту. Но Чумак по памяти уверенно вел судно. Он мельком взглядывал на приборы, проверяя себя, и улыбка раздвигала его обветренные губы. Вот прямо перед носом «Поиска» выросла серая стена, надвинулась почти вплотную, почти нависла над палубой. Ясно были видны маленькие трещины, клочки мха.
Чумак был спокоен. Он подал команду, и нос судна прошел мимо уступа скалы. Вадим вслушивался в четкий голос капитана и думал, что так командуют военные моряки. А ведь Михаил Чумак никогда не служил на военном флоте…
Миновали еще несколько крутых поворотов, и внезапно перед моряками открылась зеркальная бухта, наполненная синей тишиной. Легкие oблака неподвижно висели над зелеными крутолобыми горами. Прозрачный туман пеленой затягивал воду, ровную и тихую, как стекло.
Эта тишина напоминала капитану тишину белой палаты. Как будто снова заботливый голос врача проговорил над самым ухом:
— Поднимите левую руку!
«О какой руке идет речь? — с недоумением подумал тогда Чумак. — Неужто о моей?»
Его рука не разгибалась уже два года. Время и болезнь зацементировали кость и связки солями. Разве можно это изменить?
