отведать.
– Нет, наверное. – Хадзимэ стал шарить в холодильнике. – На самом деле нет, – сказал он и извлек из холодильника нарутомаки.[10]
– Ты с детства любишь это кушанье из каштанов.
Дзиро с необычайной медлительностью начал есть нарутомаки. Только его манера есть ничуть не изменилась. Он походил на животное, монотонно поглощающее пищу. Нет, скорее на машину, запущенную в замедленном темпе. Руки его двигались с точно выверенной скоростью, и только иногда, нарушая этот ритм, он подцеплял кусок рыбешки, варенной в сладком маринаде, и отправлял его в рот.
Прежде немногословный Дзиро теперь стал необычайно искусным рассказчиком. После каждого его красочного описания раздавался взрыв хохота Хадзимэ. Он говорил не только о товарищах по общежитию, но и о знаменитых борцах, при этом, комично подражая их голосу, разыгрывал целые сценки, вызывая неудержимый смех у брата.
– Да ну? Серьезно? – переспрашивал Хадзимэ и, переводя дух, снова заходился от хохота.
Дзиро пробыл дома часа два. Когда он собрался уходить, я протянул ему деньги на карманные расходы.
– Благодарствую, – проговорил Дзиро, принимая деньги. Даже в его жесте, когда он брал деньги, проглядывал настоящий борец сумо.
Я вернулся в проход, ведущий к ложам. У меня был билет на стоячие места в бельэтаже, но служащего, который мог бы сделать мне замечание, не было, и я уселся поближе к круглому помосту. Состязания уже начались. И вышедшие на помост, и сидевшие в ожидании борцы казались удивительно тщедушными. При виде их я почему-то почувствовал удушье и несколько раз сделал глубокий вдох. Свет, падающий сверху, ярко освещал плечи судьи; его массивная спина отбрасывала черную тень. Совсем как выступающая скала, о которую разбиваются волны. Судья возвышался точно столб, подпирающий свод зала Кокуги-кан, и это, конечно, рядом с ним молодые борцы выглядели тщедушнее, чем они были на самом деле. Я вытащил фотоаппарат и, приготовившись к съемке, с участившимся от волнения дыханием начал наблюдать за борцами. Чередой проходили перед моим взглядом уродливые, бесформенные тела – как груда хлама, извлеченного из темной каморки. Молодые борцы, изнуренные жестокими тренировками, настолько худые, что по ним можно изучать скелет; или, наоборот, излишне раскормленные, с выпирающими телесами. Они вызывали чувство жалости. Я обратил внимание на одну удивительную вещь. Борьба проходила в полном безмолвии, если не считать голоса ёбидаси [11] объявлявшего имена борцов, а также голосов рефери и диктора. Борцы сближались молча, без выкриков, будто затаив дыхание. Были слышны лишь глухие удары при столкновении тел. Действительно, странный и страшный мир. Юношеский голос ёбидаси, тонкий, как рыбья кость, произносит нараспев имена борцов. С одной стороны поднимается на помост Жалкая фигура, смахивающая на общипанную курицу. Яркий свет прожектора выхватывает из темноты изуродованное жестокими тренировками тело. Выпяченные губы плотно сжаты. Зубы стиснуты. Уставившиеся в одну точку глаза. Кажется, что этот взгляд, устремленный в пространство, пронзает потолок. Навстречу медленно движется грузный толстяк. Его маленькие глазки тоже смотрят в одну точку. Две линии взглядов перекрещиваются и пронзают друг друга. Два тела молча сближаются, молча сталкиваются. Я думал, что худой в одно мгновенье вылетит за круг, однако он упорно держится у самого края помоста. Высохшее, словно дерево, напоминающее скелет из какого-то фантастического фильма, это тело борется. Трудно понять, какими законами механики удерживается равновесие между телами, одно из которых в два раза тяжелее другого. Просто не верится, что их силы равны. Тем не менее равновесие налицо. Я вдруг понял, что это и есть настоящая борьба. Она, как в настоящей драке, проходила безмолвно. И вот, когда мне начинает казаться, что борцы навсегда застыли в неподвижности, оба вдруг падают. Конечно, низкорослый и худощавый оказывается внизу. Тяжеловес медленно приподнимается. Обвитый телом худощавого, он скользит, падает за край помоста вниз. В зале Кокугикан слышится стук от сильного удара черепом о пол.
Кожа у всех борцов тусклая, лишенная блеска – цвета грязи, смешанной с пеплом. Мне невольно припомнился цвет кожи Дзиро. Насколько он, должно быть, приятнее! Однажды, когда мы с Дзиро ходили в баню, я был просто поражен. Хадзимэ тоже был с нами, и я смотрел на них, сравнивая. У обоих мальчиков, конечно, была гладкая детская кожа, но все же как они отличались! У Хадзимэ цвет кожи был здоровый, но кожа Дзиро была так красива, что притягивала взгляд. Персикового цвета, подсвеченная изнутри током крови, она была эластичной, гладкой и казалась мне воплощением совершенной красоты человеческого тела.
Тут я обратил внимание на перемены, происходившие на помосте. Взамен борцов с дряблыми складками на теле появились более плотные и крепко сбитые спортсмены. Судью и ёбидаси тоже сменили новые – настоящие великаны. Подошел черед Дзиро, и он поднялся на помост. К моему удивлению, цвет тела у сына сейчас тоже был какой-то землистый, точно его припорошили пеплом. Приподняв слегка правое плечо, покачиваясь вправо и влево, плотно сжав рот с выпяченной нижней губой, Дзиро величественно шагал по проходу. Несмотря на осанку, он казался маленьким и худощавым. Его противник, наоборот, был хорошо упитанный тяжеловес. Чем дольше я смотрел на него, тем сильнее он мне казался. Когда объявили Дзиро, я засуетился, приготовившись снимать. Через видоискатель я пристально следил за движениями сына: как, стоя у края помоста, он повернулся к зрителям, как поднял руку, затем другую. Когда он, расставив ноги и выпятив грудь, медленно поднимал руки, выступили ключицы. В тот самый момент, когда Дзиро атаковал противника, я нажал на спуск. Однако снять последующий фрагмент схватки уже не успел. Движения Дзиро были слишком стремительными. В следующее мгновение я увидел медвежью спину противника. Он заслонил собой Дзиро, который изо всех сил старался удержаться на ногах, чтобы не быть вытолкнутым за границы помоста, мне видно было только изогнутую, словно лук, спину Дзиро. Корпус «медведя» начал медленно поворачиваться. Его тело не помещалось в моем видоискателе, и в тот момент, когда мне показалось, что они поменялись с Дзиро местами, я вновь нажал на спуск. Однако еще раньше их фигуры исчезли из моего поля зрения, ограниченного рамками видоискателя. Поэтому я так и не увидел конца схватки. Кто же все- таки победил? Кажется, проиграл Дзиро, ведь его слабый бросок не имел эффекта. Когда объявили победителем «медведя», я сразу же покинул свое место.
Около скамеек перед гардеробом, где переодевались борцы, сновали несколько пожилых женщин деревенского вида. Я присел на край скамейки и стал рассеянно наблюдать за их суетой. Женщины были низкорослы, как школьницы, лица сморщенные, похожие на сушеную редьку. Держа в руках матерчатые сумки, они носились по коридору Кокугикана, словно наседки, мечущиеся по крестьянскому двору. Одна из 'женщин приоткрыла дверь гардероба и заглянула внутрь. Видимо, кто-то из борцов в этот момент переодевался и был совсем голый – женщина вскрикнула: «Ах!» Заинтересовавшись, я поднялся со скамейки и, тоже заглянув в раздевалку, опешил. Перед дверью стоял Дзиро. Он как раз завязывал пояс купального халата и, кажется, перебрасывался шутками с другим борцом, который был мне не виден. Глаза Дзиро превратились в узкие Щелки, сын смеялся.
При виде его улыбающегося лица мне припомнился один телефонный разговор с приятелем по работе. Он был просто помешан на сумо и даже подружился с гранд-чемпионом.
– Я хочу поговорить с тобой о Дзиро. Он перестал прибавлять в весе, – заявил друг. Он был знатоком мира сумо, поэтому даже о весе Дзиро был осведомлен лучше меня. – Если твой сын не наберет в весе, то, как бы быстро он ни двигался на помосте, ему не победить. Думаю, что сейчас для Дзиро это самое главное. Ему уже девятнадцать лет. Если он сейчас не потолстеет, то все будет напрасным.
– Наверное, ты прав.
Друг молчал. Интуитивно уловив, что сейчас вот-вот будет произнесено что-то неприятное, я тоже ничего больше не говорил.
– В некоторых школах сумо борцам не дают читать никаких книг, кроме комиксов, чтобы они ни о чем не задумывались. Дело в том, что, как только борцы начинают читать серьезные книги в твердых переплетах, на них это сразу же сказывается. Если у борца появляются переживания и страдания, он тем более не сможет потолстеть.
– Правда? Я как-то не думал об этом.
– Дело здесь очень тонкое. Посмотри на борцов сумо. Большинство из них только и делают, что лежмя лежат, как кули с картошкой. А Дзиро-тян, вероятно, живо на все реагирует. Семейные дела… И с тобой, отцом, он в определенный период не мог общаться. Сейчас-то вы хоть встречаетесь?
