Джу, пораженный коварством соседей, словно к земле прирос на некоторое время. Ни о какой курице уже не могло быть и речи. Он осторожно повернул и, между грядок с овощами, вдоль демаркационной линии плетня прокрался на свою, заросшую сорняками половину огорода. Откровение, которое он испытал, повергло его в шок. Вот они, женщины. Он ясно видел интерес в ее глазах. Но не предполагал, что этот интерес касается законного замужества. Охомутать его хотели, и кто!.. Дочь учителя чистописания из народной школы. Бред какой-то, даже в голове не укладывается… Как вовремя, однако, он раскрыл их шашни.
Ну, хватит, решил он. Довольно на сегодня, надо ложиться спать, пока не случилось чего-нибудь еще…
* * *Посвятить всю свою жизнь подслушиванию чужих разговоров государь тоже не мог. Он и так теперь мало что успевал. До секретной комнатки в Ман Мираре он добрался лишь поздно вечером на следующий день после прибытия посольства. Можно даже сказать, ночью. Впрочем, все разговоры, происходившие в Большом Улье в досягаемости микрофонов, хранились в записи.
Император прослушал несколько текущих минут эфира на каждой точке, убедился, что сейчас разговаривают только в одной комнате и о любви, в пяти хранится полное молчание, а седьмой жучок транслирует равномерные звуки, похожие на шаги или удары в стену. Потом он настроил поиск на аналог слова «государь» в тайском языке, и подождал, что о нем скажут.
– Господин Дин говорил, что государь умен и все поймет правильно, если ему объяснить, – произнес один голос.
(Ну надо же. Государь порадовался про себя, что советник Дин так высоко его ценит и сыплет комплименты даже перед посторонними людьми и за глаза. Господину Дину зачтется.)
– Это рискованное предприятие, Фай. Я даже не знаю, кто из нас решится на такое, – с сомнением проговорил некто другой.
– У того, кто должен решиться, другого выбора не будет, – мрачно сообщил первый.
– Ты хочешь сказать, что все решено?
– У меня есть полномочия приказывать, если кто-то не поддается на уговоры. В конце концов, наше выживание зависит от нас же, и если мой народ потребует жертву от меня, я ее принесу. Надо и ему хотя бы раз в жизни не только для себя постараться…
– То есть ты выбрал?..
– Да. То, что выгодно и безопасно. Наша внутренняя независимость при внешней поддержке сильного государства – об этом можно было только мечтать, отправляясь сюда.
– Ох, Фай, мне не нравится. А вдруг здесь какой-то подвох? Я правильно тебя понял, ты хочешь брату предложить сыграть эту роль?
– Других кандидатов нет. Во-первых, он и так уже сорвался с якоря. Девственность дважды потерять нельзя. Во-вторых, может быть, в Царском Городе ему вправят мозги, раз это не под силу мне.
– Мне его жалко, Фай. Ему и так плохо.
– Свое «плохо» он успешно лечит. Но, может быть, ты хочешь пойти вместо него?
Молчание длилось десять ударов сердца.
– Нет, не хочу, – последовал ответ.
– Ну и спи тогда.
Скрип кровати, два вздоха. Тишина. Больше разговаривать не о чем. Время разговора – за половину стражи до текущего момента, значит, сейчас уже видят десятый сон. Что ж, с заходом солнца ложиться спать разумнее всего. Недоступная государю роскошь.
Император Аджаннар машинально поиграл с ускоренным и замедленным воспроизведением записи и решил вернуться к седьмому жучку, на котором вроде бы колотили в стену. С первого раза он не очень разобрался в природе этого стука.
Удивление его при первых же прозвучавших оттуда фразах было безмерно. Во-первых, говорили по- таргски. Во-вторых, это был совсем не Большой Улей.
– А я хотел бы знать, – произносил строгий отчетливый голос, – почему количество жалоб утраивается, стоит мне лишь на несколько дней покинуть пределы обители. Вот что это? А это что?.. – шелест бумаги. – Прихожанин Нарум жалуется, что жертвенная пища, принесенная им в храм, была поставлена к алтарю в немытой, грязной миске…
– Так ведь ему все равно, Единому-то… – попытался оправдаться низкий голос с простонародным южно-таргским выговором. – Он и так заберет – и пищу, и миску… Единый-то…
– А что подумает о вашем уважении к Единому господин Нарум – уже несущественно? Своим небрежением вы плодите в народе неверие! Впредь я хотел бы быть уверен, что отец надзирающий не зря ест свою кашу…
– …из этой миски, – дополнил тихим голосом со стороны кто-то третий.
– Молчать! – рявкнул обладатель начальственного тона и, видимо, ударил кулаком по лежавшим рядом бумагам. – Дети беса и шлюхи, зачатые на городской помойке! Я больше не шучу!!! Вы развратничаете, вы пьянствуете, вы копите деньги, грубите и лжете, подписываетесь чужими именами и покрываете друг друга в наивной вере, что Единый всепрощающ, а за стены монастыря слава о ваших подвигах не просочится! Но я не намерен более терпеть нестроение во вверенном мне стаде. Единый вас, быть может, и простит, но я – со следующего же, кто попадется мне на ослушании и небрежении своими обязанностями – я начинаю карать, и карать жестоко. Я наведу среди вас порядок! – Человек сделал паузу, и публика, перед которой произносилась эта речь, не смела ни вдохнуть, ни выдохнуть, ни пошевелиться. – Все здесь понимают, о чем идет речь? Все, брат Кауш?
Ответ прозвучал с дрожью в голосе и неподдельным страхом:
– Да, эргр.
Начальственный голос помолчал несколько мгновений и продолжил более спокойным тоном:
– Мне горько видеть, как вы – казалось бы, искренне верующие люди – ведете себя в мое отсутствие, словно шаловливые дети, оставленные без надзора родителей. При прежнем настоятеле у вас поощрялись многие вольности. Эргр Шой на все закрывал глаза. Я намерен это прекратить и как можно более приблизить порядки здесь к порядкам, бытующим в обителях Белого Севера. Весь прошедший год я присматривался к каждому из вас и надеялся, что заигравшиеся дети поймут свои ошибки и образумятся. Но они, похоже, решили, что я не против их игр. А это не так. Значит – я прекращаю их игры данною мне властью. Все. С этого момента мы начинаем новую жизнь. Ступайте и помните, что я вам сказал. Да будет милостив к вам Бог наш.
Чей-то шепот:
– Простите, эргр…
– Простите, ради Единого Всемилостивого…
– Бог простит!
Шорох одежды, звуки торопливых шагов и закрывающейся двери.
Вопросы, которые посетили государя, были кратки и просты: «Кто это? Что это? Где это?» Государь пребывал в изумлении и решил послушать дальше.
– В той комнате никого нет? – раздраженно вопросил начальственный голос.
– Никого, эргр. – Почтительная, стелющаяся интонация.
– Проверь.
Время, достаточное, чтобы пройти полдюжины шагов, мельком взглянуть на что-то, и вернуться.
– Никого нет, эргр.
– Ты напишешь письмо. Слова такие: «Имперский совет недоволен, что у государя
