— Зима на подходе, вот они в город и стягиваются.
Узкая улочка была забита нищими. Хромые, слепые, покрытые язвами и коростой, они вопили, гнусавили, ныли, перечисляя свои беды и немощи. Впечатление это производило удручающее, даже пугающее. Во всяком случае, идущая рядом старушка в темном платье и чистеньком белом платочке испуганно озиралась, прижав к груди плетеную корзинку.
Нитхе стало жаль старую женщину, захотелось сказать ей что-нибудь ободряющее. Но в этот миг безногий нищий, яростно размахивая костылем, завопил:
— Ты, козел с бельмами!.. Тебе говорят, тебе! Вали на тот угол, здесь мое место!
— А тебе его король пожаловал? — взвизгнул «козел с бельмами». — Где сел, там сидеть буду, пока не сдохну! И не тряси тут своими блохами, не сгонишь меня!
— И правда, вали! — поддержал безногого худой старик с трясущимися руками. — Ты, гнида, у меня из миски медяки тягаешь, как отвернусь!
— Я?! — смертельно оскорбился «козел» и клюкой заехал старику по уху с точностью для слепого поистине сказочной.
Старик, рассвирепев, подхватил глиняную миску, что стояла перед ним на земле, и швырнул в слепого. Но промахнулся и угодил в остролицую тощую женщину в лохмотьях, которая громко повествовала о том, как трудно живется на свете добродетельной вдове с шестью детишками.
Сетования прервались на полуслове. Добродетельная вдова выдала залп грязной брани и с когтями, как дикая кошка, ринулась на обидчика.
Кто-то потянул вдовушку за юбку, кто-то подставил ногу ее противнику… и началось! Потасовка разом, как лесной пожар, охватила улочку. В воздухе мелькали посохи, костыли и кулаки, раздавались вопли, проклятия и хрипы. Нищие молотили друг друга, забыв, из-за чего началась битва.
Старушка в белом платочке запричитала, попятилась и упала, споткнувшись о ноги параличного нищего. Параличный, не обратив на старушку внимания, бодро вскочил и ворвался в драку с неукротимостью взбесившегося быка.
Нитха поспешила к старушке:
— Бабушка, ты не ушиблась?
Нургидан тоже шагнул к несчастной женщине, но в этот миг чей-то кулак врезался ему в лицо, разбив губы. Вкус собственной крови ошеломил Нургидана, окрасил все перед глазами в багровый цвет — цвет ярости, ненависти, жажды боя. Забыв о Нитхе, о старушке и вообще обо всем на свете, он устремился в гущу схватки, разыскивая своего врага, а заодно раздавая увесистые удары всем, до кого мог дотянуться.
Нитха глянула ему вслед и вспомнила, как Дайру рассказывал о походе за айвой и о потасовке со стражниками. Правильно Дайру тогда сказал: если в драку встревает Нургидан, она перестает называться дракой и начинает гордо именоваться побоищем!
Девочка безнадежно и сердито вздохнула и перенесла внимание на тихо плачущую старушку:
— Можешь встать, бабушка?
— Ох, внученька, красавица, не могу, ушиблась-то как… Помоги, ради всех богов!
Нитха подала руку, удивившись тому, с какой силой сомкнулись на ее запястье пальцы старушки.
— Ох, милая девочка, сделай доброе дело! Не могу шагнуть… проводи до дома!
— Бабушка, я же не одна.
— Да тут рядом, в переулке! Меня двое внучат ждут, сиротинушки бедные! Умру здесь, они и не узнают…
— Рядом, да? Хорошо, бабушка, обопрись на мою руку. У нас в Наррабане говорят: «Старость почтеннее знатности».
Нургидан, в растерзанной одежде, с синяком на скуле и с рассеченной нижней губой, стоял, понурив голову, перед учителем и Дайру и покаянно рассказывал:
— А потом драка улеглась. Гляжу, Нитха пропала! Я туда, сюда, кричу, зову…
Он замолчал, раздавленный горем, стыдом, сознанием своей вины.
— Из-за чего ты, собственно, дрался? — строго спросил Дайру.
— Не знаю, — повел широкими плечами Нургидан. — Оно мне как-то без надобности.
— Очень, очень весело… — проговорил Шенги, ни к кому не обращаясь. Левая рука его скользнула за ворот, под рубаху.
Дайру встрепенулся. Он давно понял, что учитель носит на груди какой-то амулет, но не решался расспросить о нем.
— Она в мешке, — медленно произнес учитель. — Похитителей, кажется, двое. Девочка без сознания… оглушили или придушили, сволочи.
Нургидан поднял голову и злобно оскалился.
— У Северных ворот… нет, за воротами! — уверенно закончил Охотник. — Жаль, лошадей нет. Впрочем, те гады тоже пешие. Догоним! Со мной пойдет…
Он осекся. В серых глазах Дайру и карих Нургидана леденело одно и то же непреклонное выражение.
Оставить кого-то из них дома? Да Совиная Лапа и пробовать не стал!
— Берите оружие, да поживее! Догоним! Никуда эти подонки от нас не денутся!
Шенги не держался бы с такой злой уверенностью, если бы знал, что за Северными воротами, в лесу неподалеку от дороги, похитителей дожидается третий сообщник с лошадьми наготове.
15
Только круглый дурак будет, сидя на лесной поляне связанный по рукам и ногам, грубить своим пленителям. А Нитха дурой не была. Что бы она ни думала о мерзавцах, в лапы к которым ей довелось угодить, мысли эти она благоразумно оставила в своей черноволосой головке. Не стала она также сообщать похитителям, что сделает с ними Совиная Лапа, когда возьмет их за… ну, скажем, за шиворот. Наоборот, умненькая девочка захлопала ресницами и тоненько заскулила:
— Дя-а-деньки, а что теперь со мной бу-у-дет?
Из троих сидящих у костра «дяденек» отозвался один — молодой, долговязый, с простоватым добрым лицом и грустными глазами:
— Есть хочешь, маленькая? Сейчас похлебка поспеет.
— А как я кушать буду? — с робкой доверчивостью спросила девочка. — Руки же связаны.
— Эй, — всполошился неприятный краснолицый тип, — не вздумай ее развязать! И кормить ни к чему: новый хозяин скоро послаще угостит.
Глаза юной наррабанки сверкнули. Забыв о роли кроткого ребенка, она злобно огрызнулась:
— А ты, бабушка, не дергайся. В твоем возрасте гавкать вредно, а то двое внучат сиротинушками останутся. — Нитха спохватилась и продолжила другим тоном: — Ой, пальчики не шевелятся…
— Слышь, Червяк, ты и впрямь очень ее скрутил! — сердито сказал долговязый парень. — Вот покалечишь ее, господин откажется взять товар.
— Бо-ольно, дя-а-деньки! — простонала Нитха. Слово «дяденьки» в ее устах звучало трогательно и нежно. В сочетании с умоляющим робким взглядом оно служило ей волшебным заклинанием по пути из Наррабана в Гурлиан.
Сработало оно и на этот раз. Большой, как слон, разбойник, упорно пяливший глаза на котелок, оторвался от созерцания готовящегося обеда и прогудел:
