Конечно, остров не простирается на необозримые расстояния во все стороны. Просто Айрунги бродит по кругу среди валунов. Нужен твердый ориентир. Кромка берега? Нет, круча так изрезана трещинами и поросла кустами, что идти вдоль ее края невозможно. Тени? Не сейчас, когда солнце в зените. Что же предпринять заблудившемуся чужеземцу?
А тут и думать нечего — идти на голоса! Вон за той скалой кто-то не то спорит, не то ссорится…
Айрунги обогнул поросший жестким лишайником склон как раз вовремя, чтобы увидеть, как с невысокой кручи кубарем катится человек. Айрунги подбежал к упавшему, помог подняться на ноги. Тот не сказал ни слова нежданному помощнику, похоже, вообще его не заметил. Задрав голову и потрясая кулачищами, завопил куда-то наверх:
— Дура!! Ведьма!!
Молодой парень. Судя по одежде, рыбак.
— Не соблаговолит ли господин сказать… — учтиво начал было Айрунги.
Парень обернулся — бешеные глаза! — и заговорил страстно, горячо, явно не понимая, кто стоит перед ним:
— Ну, не дура, а? Как есть дура! Двадцать пять лет уже, а замуж никто не берет! А я взял бы! Не посмотрел бы, что ведьма! Сглазит? Ну, почему… может, мужа не сглазит! — Он сгреб незнакомого человека за грудки, умоляюще заглянул ему в лицо.
— Не сглазит! — твердо заверил Айрунги этого ненормального. — Мужа-то зачем?
— Вот! Может, еще и рыбу в сети нагонит! А что песни сочиняет, так это ерунда! Замуж выйдет — не до песен будет…
Осекся, приходя в себя, окинул Айрунги подозрительным, неприязненным взором, выпустил из лапищ его рубаху, круто обернулся и зашагал прочь.
Айрунги двинулся следом, но вовремя остановился.
Незадачливый ухажер может обидеться на его навязчивость, а заморышем он, между прочим, не выглядит. Кулачищи какие внушительные! Пусть лучше дорогу покажет эта самая «дура-ведьма». Если, конечно, она не всех подряд с кручи спускает.
Посмеиваясь, Айрунги легко преодолел крутой, но не очень высокий склон и очутился на площадке, пышно заросшей какими-то кустами и травами. Айрунги их не разглядывал: внимание привлекла девушка, сидящая вполоборота к нему на плоском сером камне и негромко напевающая песенку.
Взгляд Айрунги приковался к ее загорелой руке, легко опирающейся о камень. И к черной змее рядом с этой золотистой рукой.
Айрунги задохнулся, боясь пошевелиться.
Змеюка не выказывала агрессивности, пригревшись на валуне. Девушка напевала все громче, и заметно было, что песенка рождается прямо сейчас, придумывается на ходу:
Камешки посыпались из-под каблука Айрунги. Девушка резко обернулась.
— Осторожно! — крикнул Айрунги.
Потревоженная змея ручейком стекла с валуна и скрылась.
— Зачем было пугать? — возмутилась девушка. — Это всего-навсего уж!
— Знаю, что уж! — напористо ответил Айрунги, который мгновение назад и не подозревал об этом. Взгляд его скользнул вслед змее. Глаза изумленно расширились, но он продолжил, и только искушенное ухо заметило бы заминку в его речи: — Я не это бедное животное имел в виду, а вон тот кустик. Осторожнее, красотка! Заденешь ветку плечом — кожа волдырями пойдет!
В глазах девушки презрение сменилось удивлением, даже уважением.
— О! Мой господин знает, чем опасен этот кустик? Может, даже сумеет его назвать?
— Конечно. Не знаю, как он попал в наш мир, но это крапивняк, настоящий крапивняк!
— Верно… Неужели мне выпала удача говорить с Подгорным Охотником?
— Нет, но за Гранью раза три побывал. Бросил, пока не затянуло.
Уважение в светло-карих лучистых глазах стало отчетливее. Айрунги отметил про себя, что у невезучего рыбака губа не дура. Девица хороша собой. Причем внешность необычна для Эрниди с его сероглазыми, светловолосыми островитянками. Как и у рыбачек, красота «дуры-ведьмы» не изящно-томная, а здоровая, очень земная, но на этом сходство кончается.
Прямые, гладкие волосы бронзового отлива лежат на плечах тяжелой массой. Широкий лоб, высокие, твердо очерченные скулы, прямой нос. Необычнее всего — взгляд.
Спокойное сознание своей власти и что-то вроде обещания… смотрит так, словно они с Айрунги уже спали вместе!
Интересно отметить, что речь гладкая, правильная.
Похоже, «дура-ведьма» грамотна. Может быть, даже начитанна.
— Я купила саженец у Подгорного Охотника. И прижился в моем садике… Раз господин такой знаток растений, может, он и остальные назовет?
— Попробую, — усмехнулся Айрунги. — Болиголов, змеиный корень, белена, «лунная погибель», волчье лыко…
С каждым словом, которое он произносил, росло удивление. В садике царила смерть. Она покачивала ветвями, шумела листвой, грозила колючими шипами, дразнила яркими цветами, пыталась заманить не созревшими еще плодами. А посреди маленького царства ядовитых растений — девушка, словно выросшая на этой полянке, от одного корня со своими кустиками. Интересно, в ее душе много яда?
А почему бы не проверить?
Айрунги раздвинул губы в самой обаятельной из своих улыбок. Бархатный голос стал глубже, заиграл многозначительными, обещающими нотками:
— А мне понравился садик! Ну их, эти розы-туберозы и прочие настурции! Мне больше по сердцу дикие растения, даже колючие. — Взгляд, которым он окинул девушку, был почти ощутим, как ласковое поглаживание. — А попробуй угадать, красавица, что бы я сделал, если был бы здесь хозяином… если бы мне принадлежало все в этом садике?
Слово «все» он выделил голосом так выразительно, что девушка в веселом изумлении распахнула глаза. Какая у нее улыбка! Словно на драгоценный камень упал солнечный луч и преобразился в радугу! Незнакомка шагнула в сторону, положила руку себе на бедро, и фигура, только что казавшаяся крепкой, прочно сбитой, вдруг стала текучей, переливающейся. Несколько скупых движений — и такое превращение!
«Ведьма!» — вспомнился Айрунги крик рыбака. Ой, ведьма…
А она заговорила, и в мурлыкающем голосе зазвучали те же коварно-зазывные нотки, что и у
