песочнице. Они не обращали на стрельбу ни малейшего внимания, хотя и начали перемещаться между куличиками и норками в песке либо перекатом — прикрывая свои детские головки ручками, согнутыми в локтях, либо по-пластунски — вжимаясь в песок и каждый метр-другой замирая и слегка окапываясь.
Меняя рассаженную обойму, водитель оперативной «Волги» вдруг заметил с ужасом, что на втором этаже «Подхвоствесьэкспортбанка» клерки, распахнув окно, устанавливают на подоконнике скорострельную морскую пушку системы «Вулкан».
— Прекратить огонь! — крикнул Власов, выхватывая припасенный для Белова мегафон. — Мы — спецгруппа! Следственный отдел! Прокуратуры! Сейчас же прекратить огонь! Всем! Всем! Всем!
— Да, — сказали Калачеву в Буе, в отделе кадров «Буй товарный», — Егор Игнатов есть такой у нас… Егор Игнатов работает, верно. Да, сцепщиком. Сейчас хотите его увидеть? Нет, это нельзя. Никак не выйдет. Работает он сутки через трое. Сегодня утром он отдежурил и уехал домой, в Секшу. Сегодня, завтра, послезавтра — он будет дома. Вот там и ищите его, если он нужен вам срочно. Конечно, адрес есть. Сейчас найдем, минутку. Вот. Поселок Секша, Советская, двадцать четыре. Пожалуйста, пожалуйста! Не за что.
Пройдя транзитом Ярославль, Белов успокоился. Асфальт катился под колеса стремительно и ровно.
— Теперь ты, Лена, знаешь все.
— Не верится, Коля, — это какая-то сказка, если честно…
— И даже доллары — вот так вот — из карманов — без конца — тебя не убеждают?
— Тут, может быть, какой-то фокус? — Лена любила подтрунивать над Беловым.
— Тут фокус. — Белов согласно хмыкнул. — Простой, как пряник. Называется «победа или смерть»… — Он вдруг заметил черную «Волгу», нагонявшую их: — От ч-черт, прорезались!
Белов двинул по газам, хотя и так уж шел за сто.
Не отстает! Ну, а сто сорок?
Нет.
А на тебе — сто семьдесят?
Идет, идет! И более того, догоняет ведь! Ну, значит, точно: двигатель форсированный. Оперативная. Простая «Волга» так не потянула бы.
— Ты что так гонишь, Николай?
— А ты оглянись назад — посмотри!
— О, боже мой! Опять, опять!
— И мне здесь некуда деваться — трасса!
— А ты еще быстрей!
— Нельзя. Опасно. Улетим.
Варуж, ехавший домой из Пскова, сразу заметил две машины, летящие далеко еще, в трех километрах впереди, навстречу ему.
— Эх! — цыкнул он. — Вот сумасшедшие! Жизнь не дорога!
Он сбавил скорость, взял бинокль.
— Ай, плохо, Коля, плохо… — сказал он, приглядевшись. — Совсем достали тебя менты — что за жизнь!
Машины приближались.
— Бешеные. — Варуж опустил стекло левого окна. Затем пододвинул к себе правой рукой сумку, лежащую на пустом пассажирском месте. Не глядя, покопался в ней, извлек пакет с кефиром. Переложил пакет в левую руку…
В этот момент мимо него просвистела машина Белова.
— Эх, Коля-друг…
Варуж высунул левую руку с пакетом кефира за окно и отпустил пакет…
…Они уже догнали ВМЛУ Белова — почти-почти… Осталось обойти теперь, прижать и начать останавливать…
— Пропустишь сейчас встречный рефрижератор КАМАЗовский и сразу начинай обходить… — сказал шоферу Власов.
— По… — водитель не договорил: одновременно с проносящимся мимо КАМАЗом звонкий удар обрушился на лобовое бронированное стекло… Раздался оглушающий хлопок, и все впереди стало вдруг непроницаемо белым, туманным…
— Что это?! — Власов в ужасе впился правой рукой в ручку двери, оперся левой рукой в бардачок. — Все белое, все!
— Как в туалете… Как в женском туалете окно… — согласился водитель как-то равнодушно даже, внутренне, видимо, оцепенев… — Хер разглядишь чего.
— Эй, мы летим!! — ахнул сзади опер, срывая наушники с головы.
Грустным взглядом Варуж проследил через зеркало заднего обзора долгий полет черной «Волги» через кювет — в заболоченный пруд…
— Вернуться, может? — спросил он сам себя. — Собрать глушеный рыба? Нет! — сам себе же ответил он. — Весь мокрый, холодно… Поем в столовой, в Ярославле — он добавил газу.
— Они отстали, кажется, — сказала Лена.
— Да, я видел. Они решили искупаться.
— В такую холодрыгу? — наивно удивилась Лена.
— Моржи!
«Моржи» с кряхтением и стонами покинули машину, погрузившуюся в воду почти до окон.
— Что ж… — промолвил Власов, оглянувшись с тоской. — Теперь придется просить помощи. Оповещай всех. Вдоль по трассе, — он вздохнул. — Да. Делать нечего — теперь придется!
Он заглянул в салон машины. Из рации, что находилась в сантиметрах восьми под водой, шла длинная цепочка пузырьков.
— Буль-буль она, наша рация, — констатировал водила и распрямился, стоя по бедра в воде у машины. Постояв, он взял на палец остатки белых потеков на лобовом стекле. Понюхал осторожно. Затем лизнул.
— Кефир…
— Кефир? — переспросил шофера Власов.
— Причем довольно жирный. Трехпроцентный.
Лягушка, сидевшая на кочке и нагло смотревшая прямо в глаза Власову, разинула вдруг рот до ушей — больших, развесистых ушей, темно-зеленых — вот дела-то! — и издала громкий, странный звук, не квакнув по-лягушачьи, а вроде как заржав по-лошадиному…
Сказав буквально «иго-го» — протяжно и громко — она вдруг прыгнула и, звонко хлопнув на прощание ушами над самой водой, тут же скрылась в густой осоке.
— Да. Здесь… Егор Игнатов здесь живет. Жил, если вернее сказать. Я его сегодня утром выгнала: пришел с работы вчера опять вдребезги: перегар на всю веранду, ни одна баба рядом не ляжет, уж о себе не говорю, привыкла! И начал снова продолжать тут, с утра пораньше-то. Мне-то это смерть надоело как — почитай, месяц уж не просыхает. Ну, вы вот сами посудите: приходит со смены — качается, три дня дома пьет потом — беспробудно, даже детям страшно! И на работу опять, конечно, пьяным уезжает. А сцепщик — это знаете как? Не уследил, вагон с горки идет, он между вагонами чуть зазевался, — тут же в лепешку! И тогда что? У меня ж первый муж тоже сцепщик был… Сил никаких уж не осталось. Ждать сидеть — придет, не придет? А если придет, то каков — в стельку — боле-мене нормальный значит, или так вот — в конец, в беспредел, в чашу смертную. Живешь как на вулкане! Сегодня утром встал, опять за свое… Я ему: Егор,
