— Да-да!
Он приоткрыл дверь. Две женщины средних лет сидели возле пульта связи и пили чай.
— Что вы хотите? — спросила женщина, не поднимая глаз от чая.
— Хочу уехать в Москву.
— Идите в зал, к окошку. Билеты за час до поезда… — она подняла взгляд на Белова и даже вскрикнула — от ужаса…
— Что?! Что такое?! — еще больше испугался сам Белов.
Метнулся к зеркалу: фу-у-у, слава тебе, господи: клыки не выросли…
— В каком вы виде?! Боже мой!
— Ну… Провалился в болото…
— В таком виде вас в поезд могут и не пустить!
— Да у меня и денег нет — к тому же, — почти что с похвальбой в голосе сообщил Белов.
— Ох, удивил чем! У нас их тоже нет.
— Зато у вас есть телефон… Вы разрешите — может быть, мне вышлют.
— Что, обокрали вас, что ль?
— Не то слово… — уклонился Белов от прямого ответа.
— Сними пальто-то… К печке сядь вон, погрейся!
— Хотите чая?
— С удовольствием!
— Да как ты вешаешь пальто-то? Да за неделю так не высохнет. Сначала наизнанку. Перевесь сюда, там же от окна тянет… Вот, хорошо. И карманы выверни.
Как только Белов начал выворачивать первый карман, из него выпала стодолларовая купюра…
Белов поднял ее — она была практически сухая…
— Что сей сон означает?
— Ого! А говорил, что нет денег!
— Здесь есть где поменяться?
— А как же, конечно — рядом. Видели паровоз?
— Это который в землю-то врос?
— Ну! Это и есть обменный пункт.
Мертвый паровоз был действительно переоборудован в обменный пункт: на тендере мелом был начертан курс покупки, курс продажи.
Не успел Белов залезть в кабину машиниста, как дверца топки распахнулась.
Белов сунул туда, в топку, свои сто долларов.
Топка захлопнулась.
Не прошло и тридцати секунд, как распахнулось поддувало и из него высыпалась куча рублей.
Засовывая пачку российских купюр в карман брюк, Белов вдруг почувствовал, что там, в кармане, опять лежит какая-то бумажка…
Он вытащил ее — сто долларов!
Снова засунул руку в карман. Опять сто.
В другой карман. И там сто.
Еще раз! Сто.
А в этом? Сто.
А ну— ка, снова? Сто!
Все были новенькие, сухие, с различными номерами. Да сразу было видно, без телескопа, даже без детектора, что доллары самые настоящие.
Белов подумал и зло цыкнул зубом.
«Таким вот даром наградить того, кто себя считает художником… — мелькнула у него в мозгу невеселая мысль. — Подсунуть бесконечное благосостояние художнику — такое только этот козел мог придумать. Вот сука же, иезуит поганый! Плесень! Поддел, нечего сказать, поддел! Из-за угла! По сучьи так, исподволь… Мерзавец».
— Постой же гад, дай срок — достану я тебя еще, Борис Тренихин! — сказал он вслух, слезая с паровоза назад, на грешную землю. — Ну, падаль, погоди!
Перед Иваном Петровичем Калачевым лежал лист бумаги, на котором были написаны только два пункта:
1. Наручники
2. Молния
Правее обоих пунктов стояла объединяющая их фигурная скобка и вынесен общий вердикт: «Не может быть, потому что не может быть никогда».
Калачев думал и курил, думал и курил…
Наконец он затушил сигарету, докуренную им, что называется, «до ногтей», и подписал пункт третий и четвертый:
3. Уничтожение банды Рыжего-Серого — как? Зачем?
4. Исчезновение из Буя.
— Ага! Из Буя! — вдруг осенило его. — Вот ведь что, из Буя же!
На бумаге тут же возник вывод:
5. Сцепщик —?!
Он встал, снял пиджак со спинки стула:
— Ну, сцепщик, погоди!
На выходе из здания, кивая машинально охране, Калачев получил в ответ:
— Доброе утро!
После бессонной ночи это абсолютно обычное приветствие прозвучало в ушах Калачева настолько нелепо, что он даже как-то опешил…
— О, это ты, Капустин?
— Так точно! А вы все над Беловым размышляете?
— Ну.
— Есть информация оттуда. — Капустин кинул взгляд на потолок. — Дело не то чтобы закрыто, а уже не актуально.
— Откуда вам-то все известно раньше нас?
— Земля слухом полнится… — сказал Капустин. — Да и опять же — интуиция.
— А вот скажи-ка, интуиция — земля не полнится ли слухом, что начатое дело надо доводить до конца в любом случае? Что бы там, в Кремлях разных, ни происходило, а начатое нужно добивать до упора. До ручки. Всегда.
— Нет. Такого слуха нет. А что касается интуиции, так я доложу вам, что дело Белова вы сегодня к вечеру раскрутите вчистую и полностью — это я вам обещаю, это совершенно точно!
Иван Петрович усмехнулся:
— А интуиция тебе не говорит, откуда озарение ко мне придет?
— Говорит! Вам озарение собака принесет.
— Собака? — удивился Калачев. — В деле нет собаки. Не фигурирует.
— Ну, значит, сфигурирует еще. Объявится. Еще не вечер.
— Хм-м! Будем надеется. Ты верно говоришь: еще не вечер!
Пророчество Капустина, надо сказать, запало Калачеву в душу.
За эти дни он устал до предела. Что называется, вымотался в сардельку.
Детали дела были непонятны и мистически темны.
Детали поражали.
