Контакт первой степени тяжести

— Чего я смогу?

— Ну, Сталина замочить, например — если, конечно, захочешь. Да и вообще… То да се… Ужасно интересно! И… смешно. Смешно, старик, смешно. Потом я много летал: на Марс, к Плутону, в центр Галактики. И здесь, конечно, на Земле… Почти целый день летал над Амазонкой. Знаешь, старик, оказывается, на Земле живет довольно много зверей, еще не известных людям. Поразительно. И большие есть, крупные… А на дне океана, старик… Ты закусывай!

— Но…

— И не смотри на меня так. Я — это только оболочка. Как, впрочем, и ты сам. Ты сам ведь тоже — тлен… И лишь душа твоя — вот это-то и есть ты сам. Практически бессмертный.

— Ну, хорошо. А как ты выглядишь-то без «грима», что ли?

— Никак. Вот так, точнее.

Тренихин растворился в воздухе, превратившись в пляшущие над бревном иглы света.

— Вот, полюбуйся: это я без «грима», без наворотов, без всех лишних прибамбасов. Как говорят французы, полный натюрэль.

— Похоже на полярное сияние.

— Ну, — оживился Борька, проявляясь снова на бревне. — Полярное сияние — так это мы и есть, чудак-человек!

— Не понимаю! Объясни мне все же: если вы — вокруг, то почему же на Земле творится непрерывный кошмар?

— Еще спроси: «чего ж тогда инфляция?» Старик, тут ничего нет странного и нет никакого парадокса: это просто жизнь. В твоем вот, в личном теле бактерии воюют: друг с другом, с лейкоцитами. Микрофлора против микрофауны. А мозг, твой собственный мозг, уже сорок два года молча царит над этим всем — над войнами. Над мирами миров. Миров, в которых свои трагедии, радости, традиции, законы. Причем царит твой мозг, заметь себе — практически ни во что не вмешивается. Так, иногда — попьешь лекарство… Хлоп аспиринчика с похмелья. Антибиотик — скажи? А там же от него — как чума легочная в средневековой Европе, эпидемия, мор: народы, расы вымирают. И вновь потом рождаются, само собой. Всех не убьешь поголовно! Вот и цивилизации точно так же — как отдельная особь, как отдельно взятый человек, как инфузории — рождаются, взрослеют, размножаются, стареют и умирают.

— Так ты скажи мне толком-то, — Белов крутил в руках билет. — Что мне это приглашение дает?

— Что? Ну, если предельно просто — это приглашение стать Богом. И кстати, если хочется, то вмешиваться здесь — в историю, в политику — пожалуйста. Когда узнаешь, правда, больше — тебе это почти расхочется. Но это к слову. Не иметь забот, ограничений. Делать только то, что хочешь. К чему душа лежит. Твой новый статус — от тебя — лишь по способностям, зато тебе — все, что ты хочешь, — по потребностям. Такой вот внезапный коммунизм, что ли?

— Какой же смысл в этом приглашении для них?

— А как же? Они в себя как бы кровь вливают. Молодую, свежую. Но лишь здоровую, конечно. Ты сдал все экзамены — почти! Сам сдал, без подсказок. Опять же — почти. И можешь, в общем, влиться. Стать Богом. И жить себе, поживать. Десятки тысяч лет жить, мимоходом замечу…

— Но все-таки не вечно?

— Нет, мой друг! И Боги, знаешь, умирают.

— Да. Об этом я и сам догадывался.

— Прекрасно! Ты пей давай — что ты держишь ее на весу? Тебе, я понимаю, нечего терять здесь, в человеческой шкуре. Они, кстати, то есть мы, мы берем ведь только одиноких. Чтобы родных не огорчать. Обидно ж, если папа или мама исчезает. Тебя в Москве ничего не держит, по сути. Ничего и ничто! Взамен же этого «ничто» ты получаешь все. Почти, опять же, все.

— И любовь?!

— Конечно! Разумеется, старик.

— И полную свободу — быть кем хочешь?

— И даже чем ты хочешь. Хочешь, можешь стать камнем, ложкой, горой, ручейком, островом…

— Но — в том числе — и просто человеком?

— Да! Вот, например, как я сейчас — я ж говорил уже.

— И говорил еще — что едва ли я этого захочу.

— И это говорил. Все верно. Да ты уже был ведь человеком сорок два года, старик, — сколько же можно: одно и то же почти изо дня в день!

— Ты очень часто стал повторять «почти». Почти я сдал экзамен, почти без подсказки, почти все получишь. Почти, почти, почти…

— Да, друг Коляныч. Почти — это важно, старик. Важно потому, что ничего абсолютного в мире не бывает.

— Почти? — спросил Белов улыбаясь.

— Я гляжу, что ты, Коляныч, уже все почти понял и уже почти согласился.

— Да… Это правда: терять-то нечего. А пожить несколько тысяч лет, побывать, посмотреть, понять. Занятно, что говорить! Одна только загвоздка у меня, да и то небольшая. Мне ведь нужно два билета, Борис. Я же теперь женат.

Борис расхохотался.

— Старик, послушай, ты — один. Ты здесь. И только ты. Лишь ты в контакте. Один. Здесь нет никого, кроме нас.

— Ты можешь Ленку высвистать сюда?

— Могу, но это… Тут запрет, старик. Тут — глухо.

— Но мы ж друзья. А ты — Бог, как-никак?

— Я — Бог. Все верно…Но это не проходит. Ты должен сам, понятно, сам сюда явиться. Как я сюда пришел, как ты… Ведь ты же сам пришел, да?

— Но ты ж мне помогал? Ну, молния там, падение со скалы…

— Да. Но тоже почти! В падении со скалы — тут тебе натурально повезло. А с молнией — согласен, я козла прижег по маковке — это моих рук дело. Да и наручники ты без меня бы тоже — хер порвал бы. Но дело-то не в этом! Одно дело — помочь. Тому — кто очень хочет! И изо всех сил старается — ты это тоже себе заметь! И совершенно другое дело — притащить по блату. Как говорят в Одессе — две большие разницы. На Бога надейся, а сам не плошай. Бог за тебя стирать, ботинки чистить, в муфельной печи керамику обжигать не будет. Потому что не Боги горшки обжигают.

— Тогда вернемся на исходные.

— С удовольствием! Билет имеешь ты. И только ты. Ты можешь его взять, а можешь и отказаться. Однако ты учти и то, что отказываешься ты только раз. И навсегда. Потом, отказавшись, если вдруг передумаешь, то уже все, уже не переиграешь — второго приглашения не будет.

— А если я вернусь в Москву, и снова — с ней — сюда?

— Смешной ты человек! Ты думаешь, они к себе любого берут? Кровь свежая нужна, это верно. Но не любая группа. А только А1, старик, ты ж понимаешь…

— А вдруг у Ленки именно А1 и есть?

— Тогда, наверно, я сказал бы тебе нечто иное, не находишь? Таланты им нужны, старик, таланты.

— А у меня какой талант? — Белов почти что испугался.

— Скажу! Но ты не обижайся. В тебе талант порядочности. Верность, знаешь, есть такое понятие? Обязательность? В тебе этого добра почти на сто процентов. А это редкость страшная — во всей известной части нашей Вселенной. Скажу по секрету, не только в России бардак, а и во всей Галактике — тоже. Обещают, не делают. Накалывают, напаривают, обувают — это повсеместно. Порядочность, Коляныч, очень ценится. Именно потому, что ее мало.

— Ты что-то крутишь, Борька. Я вижу, ты врешь ведь, скотина. Что-то недоговариваешь, хитришь, крутишь мне мозги!

— Ничуть. Я прямо говорю: у вас двоих нет шансов. И если ты уйдешь, то ты уйдешь.

— Ой, врешь ты, Борька! Брешешь: я же по глазам вижу. Шанс есть всегда — не ты ли в бытность