миллионов триста долларов — чем не занятие? Вдвоем! Одни! Луна! Замечательная погода! Ясная ночь, колючие звезды… Да что я, черт возьми, все это вам рассказываю, в конце-то концов! Вы же сами мне это должны были бы рассказать, задыхаясь от счастья! Да теперь вы десять, двадцать тысяч лет об этом будете, наверно, вспоминать. Ночь у костра. Вот это ночь! Да разве такое забудется?! Навек останется, отпечатается в памяти. А ведь это-то и есть самое-самое для вас, для людей — воспоминания, верно ведь? Уж их-то у вас, у людей — особенно у русских — не отнимешь никаким колдовством!
— Треплом ты был, треплом ты и остался.
— Грешен, Белов. Прости. Прости, что ночью не явился. Но ночью третий — лишний, знаешь?… Чу?!
Борис поднял палец, прислушался…
— Все. Вертолет. Нам пора закругляться. Тренихин поднял снова появившийся в руках наполненный бокал, еще чудесней и прекрасней предыдущих.
— А что, скажи, значит группа крови АО? — спросил вдруг Белов. — Ты сказал, что у нас не А1, а АО. Почему? Что это значит?
— Да как же, старик? Неужели не ясно еще? Группа АО означает, что есть в крови такой фактор — верность. Очень редкая кровь и очень редкий фактор во Вселенной. Ну, вздрогнули: мы пьем за верность! Ценнее ее ничего в мире нет!
…Ударившись о гальку, бокалы раскололись в брызги. Гул вертолета нарастал…
— Теперь эффектная концовка, — сказал Борис. — Смотрите на свою палатку…
Палатка, стоящая в отдалении, на снегу, сама собою распоролась вдруг — будто разрезанная изнутри невидимыми ножами…
И в тот же миг от нее побежали в разные стороны две цепочки следов, словно от палатки удирали невидимки…
Разбежавшись от палатки метров на тридцать, цепочки следов прекратили свой бег, остановились и замерли — словно невидимки улетели…
— Вот пусть господин Власов Владислав Львович поломает себе башку, поразмыслит над тем, что здесь произошло. Как ты, Белов, считаешь, есть у тебя разумная гипотеза: что это было, почему оно, зачем и каким образом?
— Ну, у меня-то есть, — кивнул Белов и обнял Лену за плечи. — Это убежали из палатки ее неверие и мое отчаяние.
— А что? Неплохо! Ответ принимается — недурно пущено, как говаривал Илья Ефимович Репин… Ну-с, и по третьей — просто так — на посошок: ведь боги любят троицу! — Борис поднял бокал…
…С появившегося над Западными Саледами вертолета — черной точки — конечно же, не было видно, как они трое начали вдруг таять в воздухе, исчезать, превращаясь в тонкие лучи пляшущего света…
Секунда — и исчезло все.
Только в костре догорали зеленые доллары…
— Смотри, смотри! — Власов припал к иллюминатору. — Разрезали палатку, разбежались и исчезли! О-о-о!…О-о-о! Как это мне знакомо!…Такое ж дело — в точности, — было у меня… В самом начале восьмидесятых… Восемь человек… И даже где-то здесь, в этих местах же… И ничего! И разумеется, с концами… Конечно, дело я закрыл… Ты видишь? А? На что же это похоже?
Калачев задумчиво покачал головой.
— На нашу жизнь похоже. На земную, — ответил он, помолчав. — Явились двое — непонятно откуда, просто появились. Потом сошлись, утоптали площадку, поставили палатку, развели костер… О чем- то говорили. О важном для них. А потом исчезли — ушли по отдельности. Ушли! Исчезли. Куда?…Туда же, может быть, откуда до того пришли? А?
— Ты снова философствуешь! — Власов повернулся к летчику. — Вы можете сесть в сторонке? Чтобы улик винтом не разметать? А то заметете следы нам все к едрене фене.
Летчик с сомнением хмыкнул:
— Глубокий снег…
— Да ты же местный, постарайся!
— Я стараюсь, — кивнул летчик, сажая вертолет метрах в ста пятидесяти от костра и палатки. — Я всю жизнь только то и делаю, что изо всех сил стараюсь… Толку-то только… Вот тут вроде бы наст потоньше…
— Смотри, смотри, — здесь доллары жгли, валюту! О, Боже мой, Иван Петрович, да здесь же десятки миллионов долларов сожгли!…Зачем?!…Кто?!…Почему?! Ты понимаешь что-нибудь хоть?
— Понимаю, — вздохнув, ответил Калачев. — К сожалению, я все понимаю, пожалуй.
— К сожалению?
— Да. Как в Писании сказано: «От многих знаний много и скорби, и умножающий мудрость умножает печаль… «
— Рад за тебя, — язвительно, с недоверием в голосе, хмыкнул Власов. — Такой ты начитанный! И все понимаешь! Так… Так… Мы тоже не щи лаптями хлебаем… А это что? Осколки! Осколки хрусталя… Бокалов…
— Шампанское, наверно, пили, а бокалы — били, — довольно равнодушно, невыразительным тоном откомментировал находку Калачев.
— Да, — с издевкой в голосе согласился Власов. — Сюда вот прилетел Белов, хватил шампанского — ну, со своей-то кралей — с хером в манто — сжег пару сотен миллионов долларов — погреться им, видишь ли, захотелось — и отвалил, отклеился от следов и — в воздух — полетел себе куда-то — восвояси…
— Я думаю, ты прав, Владислав Львович, — кивнул Калачев, гладя собаку. — Похоже, именно так и было на самом деле.
— Понятно, как же! Дураком меня желаешь выставить? И в результате подставить? Ага! Не попадусь я, ты на это не рассчитывай. Не так-то я прост, как снаружи, может быть, выгляжу. Я наблюдательный черт, глаз наметан: вон, посмотри, осколки — бокалов, сейчас скажу тебе, постой секундочку… восемь-девять штук бокалов здесь было…
— Я думаю, что девять. Или шесть. Или двенадцать. Но кратно трем, — заметил Калачев.
— Надо собрать осколки, остатки обгорелых долларов… На экспертизу…
— Зачем? — пожал плечами Калачев.
Ему было скучно. Он понимал все и без экспертизы.
— Ну, как же так? По обрывку можно восстановить серию купюр, номера. — Власов нагнулся, осторожно раскладывая по пакетикам не догоревшие доллары, осколки хрусталя. — По номерам можно отследить путь денег — непонятно? Когда ввезены были, кем, кому и за что выплачены… Это многое прояснит, многое! Эти же деньги Белов, возможно, получил за проданные на Запад картины Тренихина, а потом, опасаясь преследования или мучаясь угрызениями совести, решил от них таким вот образом избавиться… Ты этим не шути.
— Приехать сюда, чтобы сжечь? — ухмыльнулся Иван Петрович, грея нос в воротнике своей синтетической, на рыбьем пуху, куртке.
— А что такого? Они ему руки жгли, — он и решил сжечь их — как бы в отместку: вы мне руки жжете, а я вас сожгу!
— Правдоподобно… Жизненно, — кивнул Калачев и чихнул.
— Будь здоров!
— Спасибо…Слушай, Владислав Львович, пошли назад к вертолету. Совсем я придубел.
— Ага! Все. Я собрал образцы. А сфотографировать лучше с воздуха: захватим всю картину разом…
Они повернулись, пошли назад к вертолету.
— А интересно — кто ж палаточку разрезал, а? — глядя на вертолет, спросил Власов. — Ее бы тоже
