— Что — из людей?
— Нет, конечно. Из чего придется. Из мяса, какое есть. Из крыс, из кошек, собак… из овец саповых. Все в дело идет, Коля. Все это деньги… Люди тоже, конечно. Бомжи, что почище… Докторская колбаса. Сосиски молочные… А бродячих собак из Москвы сюда фурами возят, не знал?
— Откуда ж мне знать?
— Вот знай теперь. А самая вкусная колбаса, она из нас, из дальнобойщиков. Вместо конины нашего брата добавляют. Мясо твердое, шоферское, красное такое, от трудов жестковатым немного кажется — он выключил мотор, пошел накатом. — А ты — эх… Мясо закапывать? Зарывать товар? Шутник ты, Коля. Молодой еще.
К Калачеву в кабинет заглянул майор:
— Слыхал, Иван Петрович, новость? Власов твоего Белова снова упустил!
— Да ладно, не смеши!
— Точно. Белов, как ты знаешь, сознался в убийстве. Отлично! Поехали они на следственный эксперимент. Под Сергиев Посад. В лес. Труп Тренихина выкапывать.
— Ага! — улыбнулся Калачев своим мыслям.
— Ну вот. Белов был в наручниках — ну как обычно-то на следственный эксперимент возят.
— Понятно-понятно!
— Всего их было шесть человек — я Власова тоже вданном случае считаю за человека…
— И это понятно, — усмехнулся Калачев.
— Так вот, часов через пять они пешком вернулись в Сергиев Посад — без Белова, естественно, и без РАФа… Мало того, что Белов удрал, так он еще и РАФ у них угнал. Причем обстоятельства сложились так, что Власов, в дополнение ко всему вышеизложенному, еще и ногой по жопе от своего шофера получил отменно… Послушаешь подробности, или ты занят сейчас?
— Знаешь, Вась, меня отстранили ведь от этого дела. Спасибо за веселый рассказ, но не надо сплетен: кто кому по жопе — пусть это там, в прокуратуре, остается.
— Прости. Не думал, что ты так близко к сердцу…
— Да нет. — Калачев усмехнулся опять, однако тут же подавил усмешку. — Тут ведь Власову при таком раскладе не позавидуешь. Глядишь ведь — могут посадить его.
— Его? Ну нет, его посадить не смогут!
— Считаешь, выкрутится?
— Да не поэтому! Он просто сидеть пока не может!
КАМАЗ катился совершенно бесшумно со скоростью быстро идущего пешехода.
— Я тихо еду, ты не бойся… Чтоб тормозных следов не оставлять. «Мелиция»… Дорогу загораживать — зачем? Ты у поста ГАИ встань, честно мне, при людях! — стоп — я что, проеду, да? Остановлюсь, конечно — взятку дам. Ты — человек, я — человек. — Варуж достал из-под сиденья перчатки, надел их. — Мелиция… Ты, Коля, не шевелись, стрелять они начнут, сразу падай на пол. Тут лист стальной ниже стекла наварен, не пробьет. Понятно?
До заслона оставалось не больше метров сорока.
Власов стоял у стола, приложив сразу две телефонные трубки к ушам. Но, плохо слыша, видно, он, кроме того, включил и селектор — громкоговорящий.
— Мы делаем все, что возможно, Владислав Львович, — доложил селектор. — Железная дорога уже взята под полный контроль по схеме «ноль».
Власов переключил селектор на второго абонента.
— Мы все шоссе, ведущие на север, сейчас начнем перекрывать и к двадцати ноль-ноль закроем.
— Давно пора бы! Вы… Вы там шевелитесь, черт возьми — уйдет!
Белов не отрываясь глядел на приближающийся заслон, видя вместе с тем — боковым зрением — как Варуж напрягся весь, сосредоточился, сел прямо, глядя на заслон как-то даже свысока, несколько надменно.
В тот самый момент, когда КАМАЗ остановился, Варуж левой рукой отпер свою дверь, отпер, но не открыл — левой рукой…
Правой рукой Варуж нажал малозаметную кнопку — самодельную — от концевого выключателя, врезанного возле рулевой колонки в «торпеду».
Что— то мгновенно сверкнуло над головой у Белова —на крыше кабины КАМАЗа.
Черный светящийся блик неуловимо быстро метнулся к заслону, и в тот же момент там полыхнуло. Ослепительно белая точка расцвела желтой кляксой с черными штрихами на концах щупалец. Грохот сильнейшего взрыва хлестнул по ушам. Там, где секунду назад был заслон, над шоссе вспух оранжевый огненный шар, испещренный медленно летящими в воздухе обломками машины и силуэтами людей.
Двоих, стоявших далеко от «жигулей», метрах в пятнадцати, кинуло через кювет, в сторону опушки.
Упав, они оба немедленно поднялись — один на колени, второй вскочил на ноги, вскидывая автомат…
Но он опоздал.
Варуж уже стоял на шоссе, возле КАМАЗа, и автомат в его руках бешено бился, выплевывая быстрые мелкие остренькие огоньки.
— Бесшумно… Как тихо… — мелькнуло в мозгу ошалевшего Белова…
Только когда фигурки на опушке упали, срезанные очередью, и Варуж, оглянувшись к Белову, сказал ему что-то, только тут Белов понял, что он оглох после первого взрыва, убившего четверых и разметавшего «жигули».
Он вылез из кабины и прислонился к колесу спиной; его мутило — в жизни это выглядело совсем не так, как в американских боевиках.
— Ты испугался, нет? — деловито спросил его Варуж. Белов не ответил. Он только успел осознать — слух вернулся.
— Совсем бледный стоишь!
— Что… это было? — Белов еле поднял руку, указывая на развороченный асфальт в том месте, где стояли «жигули».
— Авиационный миномет, — сказал Варуж. — Там, на кабине у меня. Совсем замаскирован. Под обтекателем. Под «шляпой» на кабине. Ты что, совсем не понял ничего? Хорошо! Не стой, чудак! Патроны- автоматы собирай. Деньги!
Белов только покачал головой — отрицательно.
— Ты что, друг — заболел? — в глазах Варужа вспыхнуло теплое участие. — В обед что ел, а? В тюрьме кушал?
— Нет.
— Правильно! Чего стоишь тогда?
Белов молча обвел рукой пейзаж после битвы.
— Что? Что такое?! — Варуж тревожно обернулся, озираясь. — Убил я. Всех. Зачем пугаешь?
Белов в ответ промычал нечто невразумительное.
— А-а-а! — наконец понял Варуж. — Смех! Девушка как будто. Я мусульман четыре года бил — такого не видал! Слушай! — Тебя в убийстве подозревали — гордиться должен! Носить подозрение с честью! — Варуж сорвался на героический пафос: — Чтоб в тебя друзья верили! Чтобы люди здоровались! Чтоб сын твой в школе мог хвалиться: моего папу убийцей зовут!!…По ошибке, конечно, — опомнился он наконец.
— Я никого не убивал… — устало отмахнулся Белов.
— И не убьешь! — Варуж ткнул ему пальцем под нос: — Бледный будешь, «ах-ох» будешь — как
