И ровно в полночь сожмешь амулет, думая о сыне.
— И я увижу сына?
— Нет, — качнула головой Антипиха. — Ты улетишь к сыну!
Олена с Колей стояли у подножия Старого Дуба… Ярко светила Луна.
— Еще три минуты, — взглянув на часы и вздохнув, сказал Коля.
— Ну… Кланяйся там… Сыну привет от меня… И жене…
— Жены нет. Я разведен…
— Что это значит?
— Это значит, что мы разошлись с женой, — она живет сама по себе, я — сам по себе…
— Ты ее бросил…
— Нет. Она меня бросила.
— Тебя?! Бросила?!
— Конечно.
— Как?! Мужа бросить?!? Не понимаю!
— Во-первых, жизнь беспокойная… Все время у меня командировки, заброски, учения… Ну вот как только что… Или вроде… Жизнь трещину дала… Потом побольше… Потом уж поняли, — раз нет любви… Что ж? И нищета ее, конечно достала… Тоже ведь не последнее…
— Нищета?! Не знаю такого слова… Бедность, ты хочешь сказать? — догадалась Олена.
— Ага. Бедность. Ну сколько получает старший лейтенант?.. Я полтора года копил, чтобы матери своей в деревне корову купить… Так и не купил пока.
— У нас корова есть!
— Пять коз, козел и пять покосов, знаю.
— И что ж она, жена твоя, — сына бросила?
— Нет. Алешка сам так захотел: останусь с папой. И остался.
— И вы с женой не видитесь?
— Зачем? Он вышла замуж за крутого. За быка.
— За быка?!
— Ну, такого, знаешь, — му-у-у-у! Башмак с шестисотым…
— Не поняла я: бык? А башмак — это что?
— Ну, я хотел сказать, что он безбашенный, напрочь отвязанный.
— Бык?
— Отморозок. Но бабок много! Под миллион.
— Миллион бабок? Мать отца, мать матери и ихние сестры? Миллион старух? Тысяча тысяч? Больше, чем у Батыя коней?
— Я не успею все объяснить тебе, милая. Ты просто верь мне. Бабки — это не старухи. Это для многих цель жизни, — вот. Ну, для козлов, сама понимаешь… — он помолчал. — А что? Жизнь кипит.
— Но это ж грех! С быком, с башмаком, с козлами! Вы ж с ней перед Богом повенчаны!
— Нет! Мы в загсе расписались, а потом отписались, — и все!
— Вы не стояли перед алтарем? В церкви, перед лицом Бога всемогущего?
— Да нет же, я ж сказал: мы не венчались!
— Так, значит, ты и не был никогда женат, — по нашему-то!
— Что по-вашему, что по-нашему, — я совершенно свободный человек!
— Но ведь… — не выдержав, Олена заплакала…
— Не плачь. Лучше спой мне на прощание одну из песен той самой Рагнеды.
— Нельзя! Этого делать нельзя!
— Почему?
— Если спою, ты здесь навеки со мной останешься, все, что я захочу, сделаешь, — закусив губу, Олена отрицательно качнула головой. — Нельзя!
Будильник на ручных часах Николая засвиристел…
— Прощай, Олена! Не рви мне сердце!
Олена покачнулась, теряя силы… Коля начал сжимать амулет:
— Прощай, Олена! Всю жизнь тебя буду любить! — он сильно сжал амулет и растаял в воздухе.
Олена, рыдая, рухнула на корни Старого Дуба…
В церквушке Берестихи служили всенощную — поминая Колю добром:
— …И благослови, Всевышний, путь его, — Николая, Спасителя нашего, — и освяти все разборки его грядущие, — с потрохами, гнильем, отморозками, плесенью, с гибэдэдэшниками лютыми… И да сгинет злая Беспредельщина…
Стремительно неслись струи безвременья… И вдруг их бег замедлился, затормозился… Сразу стало трудно дышать… Струи вдруг побежали в другую сторону, — назад, убыстряясь… Коля вздохнул полной грудью… Струи опять начали замедляться. Опять навалилось удушье…
Вперед, остановка. Назад. Остановка. Коля понял — случилось непоправимое. Смерть от удушья в поводьях безвременья…
В туманных поводьях белесых ночных облаков над лесом бежала полная луна…
Глядя на нее, Антипиха шептала вполголоса:
— Ну? — за спиной Антипихи появился Игнач.
— Я сделала все, как ты просил, мой Царь Лесов! — ответила Антипиха.
В церквушке Берестихи заканчивалась всенощная.
— И да воцарится на Земле под Небесами высокими Царство Светлое, Неотстойное, Беспонтовое, Безбазарное!
— Он там застрял — в безвременье! — сказал Игнач, глядя на свой, точно такой же амулет, как и у Коли. — Туда-сюда, туда-сюда… Он задохнется!
— А я тут ни при чем, — ответила Антипиха. — Я ему ясно сказала: сожмешь амулет, думая о сыне.
— Он думал не только о сыне… Но и о…
— Понятно!.. Но так не бывает, Царь. Либо — туда, либо — сюда!
Рядом с Колей, погибавшим в безвременье, внезапно нарисовался Игнач.
— Сожми еще раз амулет! Ты плохо его там сжал! И плохо думал…
— Не смог хорошо… Я… Нажал ради сына!
— Понятно! Нельзя — и туда и сюда! Жми!!! Твой выбор или смерть! Жми, задохнешься! Выбор! Нет времени!
Стараясь думать только о сыне, Коля сжал амулет изо всех сил. Последнее, что слышал он, срываясь с места, были затухающие в турбулентных потоках слова Игнача: «Главное, знай, запомни навечно: Миром правит Добро и Надежда!»
Коля бросился к сыну:
— Алешка!
