Могут и не дать время перезарядить «марголина». А даже если и успеть, — что делать с остальными? С теми, которые выскочат? Девки привязаны к мачте — не отвязать и со счетов не скинуть. Прикрыть, откидаться стульями, откататься бочками — это получается только в голливудских фильмах и авантюрных романах. А в жизни выше головы не прыгнешь. От десятерых не отфехтуешься.
Хреново дело-то.
Не спуская глаз с Одноногого, Николай не спеша вынул правой рукой «марголина», из наплечной кобуры, а левой — штрих-кодер — из кармана пиджака.
Чувствуя, что отпущенная внезапностью пауза подходит к концу, Коля, не спуская глаз с пиратов, на ощупь нажал НС — «нештатная ситуация»…
— Ништяк ситуация! — расцвел поросенок, материализуясь на фоне голубого неба. — Ты даже их уже привязал!
Радостно хрюкая, советник-видение стремительно пронесся к задней мачте и завис в метре от привязанных девушек.
— Ну, не свиньи ли они, да… Противно, конечно, немного… Ведь для меня, Коля, с такой «невестой» перепихнуться — ну, как для тебя, допустим, скотоложество — точно, поверь! Ты чего завыла вдруг, девушка? Не плачь. Ты тоже сгодишься — каждый второй, думаю, вдуть тебе попытается, если шары до краев зальет…
— Ты что? — испугался Аверьянов. — Куда тебя несет?!
— Куда надо, не плачь. — Чтобы законспирировать свою речь, поросенок перешел на труднодоступный диалект. — Понты с копыт срывают, главное — гнездо перекосить, башни заклинить им… Волка семеро козлят, а я один сто козлов закозлю. Реально!
— Ничего не понял, — пожал плечами Николай.
— А что тут понимать? Мы им трусами ихними же рожи накроем — и вся история с географией! А можем подкуриться, колес глотнуть и трахнуть отважно в открытую: глаза страшатся, хрен работает? Ему-то что, он-то без глаз! А эта, слушай, невеста, уже хрюкает от страха! Ну что заладила: «хрю-хрю»? Меня соблазняешь, красавица? Ничего, не плачь! Отчаяние — смертный грех. Я ж, глядя на тебя, не впадаю в уныние? Я рассуждаю так: узреет Господь, кого мы здесь, Коля, смиренно проперли с тобой, пошлет нам за это попозже и хрюшечек, верно?
— Пираты… — заметил Аверьянов, пытаясь верно сориентировать поросенка в потоке происходящих событий.
— Не понял, какие пираты? — Поросенок перекрутился в воздухе, окидывая взглядом общую картину. — Ах пираты! А что ты волнуешься? Я свои речи транслирую и на английский, и на испанский, и на португальский, — они меня понимают так же прекрасно, как и ты! Вот смотри, Одноногий хлебало как разинул… Да и ты, как я понял, удивлен. А ничего странного в моих речах нет. Вызвать удивленное оцепенение, ошарашить — вот была моя цель. И я достиг ее, не так ли?
В голове у Николая все перемешалось. Ощущение реальности происходящего исчезло; внезапно он ощутил себя в каком-то странном сне, участником нелепой фантасмагории. Хотелось ясности и простоты.
Внезапно он увидел, что стоящий у самой двери, ведущей в кормовую надстройку, смуглый пират медленно достает из-за пояса пистолет, одновременно открывая дверь и прикрываясь ею. Смуглому пирату тоже, наверное, захотелось все упростить…
— Ой, только не шали! — крикнул смуглому Николай и, вскинув «марголина», почти не целясь, отстрелил кончик пера с его шляпы. — А то я стреляю неплохо… — объяснил он, перебив вторым выстрелом перо пополам. — И пистолет у меня не кремневый. В нем сто зарядов, — соврал Аверьянов с целью устрашения, третьим выстрелом выбив из шляпы остаток пера. — На всех на вас хватит!
Этот фокус произвел неизгладимое впечатление на весь пиратский состав: кремневые пистолеты семнадцатого века имели всего один заряд, часто давали осечку, а о подобной точности боя и речи идти не могло: асимметричный кусок свинца, вырвавшись из ствола без нарезки, мог на таком расстоянии отклониться от директрисы на два-три метра.
Невнятно прозвучало какое-то непереводимое междометие, выражавшее, судя по интонации, то ли удивление, то ли угрозу…
«Н-да, — мелькнуло в голове у Аверьянова. — Но дальше-то что? Даже если они и поверили, что у меня сто патронов в обойме, что с того? Кто их остановит от того, чтобы выстрелить в меня? Да вот сейчас, возможно, кто-то уже целится сквозь дырку от сучка в досках кормовой надстройки?»
Он резко переместился, встав так, что обломок реи рухнувшей мачты прикрыл ему грудь.
В ответ на его движение все находившиеся на палубе пираты тоже слегка изменили свои позиции — очень осмысленно, улучшая свое положение. Замерли вновь.
«Если кинутся скопом, одновременно, то меня и сто патронов не спасут… — подумал Коля. — А они могут кинуться. Ребята, сразу видно, опытные. И перед смертью не трепещут».
Он скользнул взглядом по лицам пиратов, по их глазам, настороженно следящим за каждым его движением. Ухо его уловило вдруг отчетливый негромкий плеск. Кто-то из прыгнувших за борт, видно, уже начал подниматься обратно по якорной цепи… Еще две-три минуты, и ребята начнут десантироваться ему в тыл…
«И перед смертью не трепещут… — снова мелькнуло в сознании. — А точно не трепещут? Ведь это зависит от того, какова смерть… На миру и смерть красна, да. Это верно. А на виселице если, тогда как?»
— Ты можешь им показать, что их ждет? — подмигнул Николай поросенку. — Что-то такое шокирующее, натуралистичное?
— То есть как «показать»? — удивился поросенок.
— Как ты мне высадку викингов показывал.
— Зачем?
— Воздействовать на психику: виселица там, застенок — что их ждет?
— Побойся Бога, Аверьянов! Поиск в параллельных мирах, науку использовать в качестве средства запугивания? Никто до этого еще не додумался.
— Я додумался! Ищи, не рассуждай, ищи во всех мирах варианты ужасных смертей этих ребят.
— Нельзя, Николай! Хронодинамику для шантажа использовать… это ж… это же нет слов!
— Слова себе оставь, гони видения. Шантаж здесь ни при чем. Деморализация превосходящих сил противника.
— Кощунственно! Недопустимо!
— А по соплям?! — Аверьянов демонстративно положил палец на кнопку «По соплям» на штрих- кодере.
— Ответственность на тебе! — предупредил поросенок, исчез и тут же материализовался вновь.
— Что?!
— А ничего! — отрезал анимированный интерфейс. — Все они умрут банально. Во всех мирах. Вот так!
— Не может быть! Как ты мог за секунду просмотреть все жизни каждого из них?
— Ну, тоже мне бином Ньютона! — хмыкнул поросенок. — Никто из них не попадет на эшафот. Все умрут просто. От болезни. Причем даже не от чумы или оспы. Что-то вроде простецкого гриппа. Только Одноногий умрет… — поросенок запнулся, — либо от старости, либо от пули в лоб. Нечем мне их напугать. Нечем! Все самое страшное в жизни у них уже было. У всех!
— Плохо. — Аверьянов задумался на секунду. — А попугай?
— Что «попугай»? — удивился поросенок.
— Пока ты возле девок вился, я понял, кто у них тут главный. Попугай! Их икона, надежда, опора и талисман. Как определил? Везде грязь, а какаду — белоснежный. Чистую воду, значит, дают, чтобы купался. И не морскую же, верно? А в море пресную воду давать попугаю плескаться — это нечто! И это раз. А второе и самое важное: смотри — все постоянно держат попугая в поле зрения, следят за ним краем глаза. Что он сделает? Как себя поведет? Он бог для них, пророк «Веселого Роджера», покровитель судна и команды, как талисман, как флаг. Как сын полка, как идол! Без чего не прожить им, как Маше без медведя,
