отцом.
Дошли до реки. Юноша указал ей в протоку небольшого ручья, над которым ветви тальника образовывали темный коридор. Юлия недолго ходила по кустам, нашла лодку, шест и весла, столкнула в ручей и взяла шест, выгоняя в реку.
Юноша прыгнул с нависшего над водой ствола дерева прямо в лодку – до того ловко, что утлая лодчонка даже не качнулась. Отец вошел около реки, никто из них и не подумал взяться за весла, а девушка была не очень проворна с шестом и намучилась, толкая на ту сторону. Все трое молчали.
Юноша сидел на носу, когда лодка уткнулась в другой берег, спрыгнул первым. Отец ступил в темную парящую воду, ему было по колено. Одним сильным толчком сдвинул лодку с берега. Юлия села от неожиданного толчка, едва не упустила шест.
Отец и юноша махали руками, Юлия растерянно глядела. Как же они там одни? Юноша нырнул в туман, вытолкнул по мокрой траве к берегу большую лодку, в которой лежали рыболовные снасти.
Кажется, они собрались рыбачить…
Юлия помахала им и, неловко орудуя шестом, направила лодку на середину реки.
Утром Элиан вошел в дом и остановился. Между двумя кроватями на полу сидел Нохим, ученик Эшвана, сидел сгорбившись, спрятав лицо в ладонях. Он не шевельнулся, услышав скрип двери.
– Высник умер, – глухо сказал. – Учитель тоже умирает…
Элиан сел рядом с другом, посмотрел на человека, предсказавшего ему правление. Младший ришан никому не сказал о том, что поведал умирающий Высник. Боялся, что произнесенное вслух может стать правдой. Пусть сперва братья вернутся из похода, тогда он скажет… А потом постарается погибнуть в бою или уйдет из племени.
Лицо Высника, даже в забытьи бывшее искаженным гримасой муки, наконец-то обрело спокойное выражение. Не успел еще раз спросить, понять…
– Надо похоронить, как должно у них, – сказал ришан целителю. Тот кивнул.
– Я позабочусь… Риш что-нибудь пытался сделать? – спросил он.
– Риш!
Гореш, расхаживающий по мосткам, отвернулся, сделав вид, что не заметил, но младший сын взбежал наверх и легко догнал его.
– Высник умер.
– Туда ему и дорога.
– Ты попытаешься сделать то, что он говорил?
– Нет! – рявкнул Гореш.
– Отец. Ты должен.
Гореш развернулся и сгреб сына за плащ.
– Я – риш! Я ничего никому не должен!
– Ты – риш, – сказал сын. – Ты должен все и всем.
Ткань треснула под могучими пальцами, плащ остался в руках риша. Гореш смотрел бешено, но младший сын не отводил глаз.
Риш буркнул что-то неразборчиво, швырнул сыну плащ, отвернулся и продолжил обход стен. Элиан прыгнул вниз, плащ взметнулся и хлопнул.
Сегодня они собирали речных моллюсков и водяные орехи. До войны это считалось работой для самой мелкой малышни, но теперь, когда хлеб и скотину берегли, не особо рассчитывая на будущий урожай, собирать устриц, грибы, ягоды порой уходили и взрослые.
Гном сидел на ветвях черемухи и болтал ногами. Со спины к нему подкрадывались двое.
– Светлый день, – негромко сказал мальчик, когда Кнопка вот уже совсем собралась запулить в него подвернувшейся под руку шишкой.
Девочка вздохнула с досадой и все-таки швырнула шишку. Гном лениво бросил руку за спину и поймал.
– Когда почувствовал? – спросила Мона.
– Когда вы только стали подкрадываться.
Мона пару раз насмешливо хлопнула в ладоши.
– Это он тебя ощутил, – сказала она подруге. – Я пряталась, а ты смотрела. Во все глаза.
Гном все-таки повернулся. И улыбнулся.
В следующий момент Кнопке пониже спины угодила пущенная меткой рукой шишка.
– Бум, падай, ты убита, – сказал Гном. Шанка улыбалась издевательски из кустов.
– Не убита, только ранена. – Мона хмурилась, чтобы ненароком не расхохотаться.
– Очень серьезно, – уточнила Шанка.
Кнопка потерла пострадавшее место и подобрала шишку. Мона тоже подобрала. Гном спрыгнул с дерева.
В следующий миг воздух наполнился снарядами и воинственными возгласами. К битве присоединялись все большие силы, дети бежали от реки, бросали корзины.
Когда в ход пошло собранное, Жедь объявил перемирие, развел двух мелких драчунов, выясняющих, которая корзина чья. Отвесил каждому по подзатыльнику и ссыпал всю их добычу в свою корзину. Оба заревели.
– А неча было устрицами кидаться, – сказал назидательно Жедь, вытряхивая из волос розовую мякоть.
– Эй, здоровяк! – окликнула его Мона. – Слабо связаться с кем-нибудь своих размеров?
Жедь фыркнул.
– Это с тобой, что ли?
Мона повела плечами, бывшими раза в два поуже, чем у Жедя. Мальчик отставил в сторону корзинку и сочно шлепнул кулачищем в ладонь.
– Если выиграю я, ты отдашь малявкам все, что они собрали.
Жедь кивнул.
– Если я победю… побежду… если я выиграю…
Он выпятил челюсть, соображая. Мотнул головой.
– Ладно, потом…
– Эй! – возмутилась Мона. – Ты что, хочешь, чтобы я дралась «за желание»?
– Боишься? – подначили ее.
– Вот еще!
Дети встали в круг. Мона вышла неторопливо, изящно, явно красуясь. Жедь скорчил рожу, которую совершенно определенно считал зловещим выражением лица, не слишком удачно копируя движения соперницы. Видоки разделились на два лагеря, понеслись подбадривающие выкрики. Впрочем, без особого энтузиазма – стычки «без кулаков» случались между Моной и Жедем постоянно и обычно кончались так, как кончились сегодня.
– Равны! – выкрикнула Кнопка, выбранная судьей Огневки.
– Равны, – неохотно отозвался мальчик, который следил за боем со стороны Жедя.
Жедь и Мона поклонились друг другу, в знак примирения отсыпали каждый из своей корзины «малявкам», в назидание все же сопроводив подзатыльниками.
– А что ты хотел мне сказать «за желание»? – спросила Мона соперника.
– Какая разница, – буркнул Жедь. – Ничья ведь…
Все вернулись к сбору устриц.
– Опять зашибла? – спросила Кнопка, заметив, что Мона неохотно двигает правой рукой. Подруга, морщась, кивнула, и Эрика со вздохом прикинула, сколько мази осталось в спрятанном в развалинах горшочке.
Мона охнула.
– Ничего, доберемся домой… – начала Кнопка, но Мона смотрела мимо нее, на реку. – Что?..
Эрика оглянулась. По реке плыла небольшая лодка. Течение играло утлой лодчонкой, разворачивало…
– Там кто-то есть, – прошептала Мона. Эрика встала, сдернула один из двух своих поясов и вложила в
