– Это ты к чему? – мне показалось, что у него словно гора с плеч свалилась. Он понял, что я знаю о нем все, и теперь ему не надо врать и изворачиваться. – К чему ты это приплел? Не веришь, что игра будет?
– Нет, не верю. А вот Ива верила, и остальные тоже верили. – Мне тоже стало совсем легко. Точка невозврата пройдена. Впереди уже просто бой. Главное сделать первый шаг.
– Что – честный и чистенький? – Пыльцын взорвался. – Что ты понимаешь в этой жизни? Отсиделся в своем пионерлагере и уже считаешь, что все понял? А ты знаешь, как хочется жить? Особенно когда к тебе приходят и говорят – поможешь нам, будешь. Не поможешь – в распыл!
– Нет, не понимаю. Я не знаю, что значит хотеть жить. Я же в лагере отсиделся в это время. Скажи – а Ива жить тоже, наверное, не хотела?
– А какой смысл погибать ради других? – Пыльцын опять цедил уверенные слова. – Почему чья-то жизнь может быть дороже моей? Я всю жизнь пахал, чтобы пробиться наверх из дерьма, достичь чего-то и потом должен ради каких-то сантиментов умереть? Мне это не подходит! А другие – пусть отвечают за свои поступки. Хотели в ролевки играть? Хотели! Вот и получите, по полной, когда настанет час расплаты! Не надо было из себя изображать героев, если на самом деле слюнтяи!
Пыльцын входил в какой-то странный ораторский раж. Он говорил все это не мне, а скорее себе самому, пытаясь, видимо, самого себя убедить в собственной правоте.
– А в субботу ты опять час расплаты объявил?
– Сам виноват! Приперся тут со своей. А я ведь под колпаком! Вот от меня и требуют работы! А я из вас, придурков не хочу её терять!!! – Пыльцын уже просто орал. – Сам захотел ролевку, вот и получи её. По полной программе. Кретин! Тут как бы выжить, а ему игрушки.
– Не ролевка мне нужна. – Я говорил нарочито тихо, но слова давались с трудом. Сбивалось дыхание. – Я только вспоминал, как мы здорово играли. Хотя для кого-то это была игра, а для тебя, видимо, средство достижения каких-то своих целей. А про работу… А почему ты себе выбрал работу именно предателем?
– Не предавал я никого! – прошипел Алексей – У меня не было выбора! Пришли и сказали что делать.
– А, знакомые слова – нет выбора, – улыбнулся я. – Как часто я их слышу последнее время. Ты знаешь, выбор всегда есть.
– Это красивые слова! – с легкой брезгливостью в голосе произнес Пыльцын. – Когда стоит выбор жить или умереть, выбор один – жить! Не смотря ни на что! Ты-то вот, небось, выбирал все время жизнь. Говорят, даже старшим в лагере был. А теперь из себя чистенького строишь!
– Да, информируют тебя твои работодатели хорошо, – кивнул я ему в ответ. Я, кажется, решился. – Но вот боюсь, ты выбрал совсем не то! Вернее сейчас у тебя точно нет выбора.
– Сам сдохнешь, придурок, – Пыльцын хорошо понял, что я имел в виду. – Ты меня что, своей магией игрушечной сейчас испепелишь?
Не очень ловким движением он вытащил из-за пазухи пистолет. Маленький такой. Почти как у Пуговкина. Странные какие-то мысли в голову лезут. А вот то, что я не догадался уже давно завести себе нормальное оружие – это я, конечно, сделал большую ошибку. Тоже мне, умник. Вот сейчас меня эта скотина замочит и… Что «и» было непонятно.
И ещё странное ощущение – ни страха, ни злости – ничего. Словно я смотрю на все происходящее совсем издалека. Хотя я прекрасно помню, что бывает после пистолетного выстрела в голову.
– Ты что думаешь умник, для того чтобы вас, последних психов отловить очень уж нужно для вас ролевку делать? – криво усмехнулся Пыльцын – Это я так просто, хотел показать, что вы все придурки полные. Ну – не получилось. Так сенты из тебя всех до одного за десять минут вытянут. Уж ты не сомневайся.
– А, так ты меня хочешь сдать, – я бы мог сразу догадаться, что Пыльцыну незачем убивать меня, сдать – гораздо выгоднее. – Ну да, куда тебе выстрелить, кишка тонка.
– Не провоцируй, – покачал головой Алексей. – Я не слабонервная девица. Мне работа важней. А не ваши дурацкие эмоции и чувства. Я человек будущей формации, мы будем владеть этим миром!
Судя по всему оружие придавало Пыльцыну такие силы, что у него от эйфории мозги пошли набекрень. В какое-то мгновение он мне даже напомнил белокурого сверхчеловека со старинной фашистской марки, которая была в моей детской коллекции.
– Чувства дурацкие? Ну конечно, что ты можешь в них понимать, – я смотрел прямо в белесые глаза Пыльцына. – Что ты можешь понимать в чести, гордости, любви. Хоть ты и заставлял их симулировать в играх.
– Ха, любовь! – Алексей оскалился в циничной улыбке. – Тебе девки мало давали, вот ты о чувствах и рассуждаешь! Сопляк ты и придурок. А честь – это тоже отговорка неудачников. Ни хрена в жизни не может, а заявляет что честный и гордый.
Пыльцын совсем распалился! Он уже не говорил – орал что-то. Про пижонов и сопляков, про новую власть, про победу трезвого расчета над бездарностями… Я не особо вникал. Мне стало совсем безразлично. Я совсем недавно думал о Пыльцыне как о враге, о предателе, а он просто ничтожество. Его даже нельзя ненавидеть. Ну, нельзя же ненавидеть болезнь. Или это не болезнь, а просто паразит? И ещё я понял – я не смогу его убить так просто. И не потому, что он вот сидит, машет пистолетом перед носом и орет ерунду. Такие как он плохо кончают. Когда-нибудь и его предадут.
Я стоял напротив Пыльцына и молчал. Было что-то странное в нашем положении – он сидел с оружием в руках, а я, как ученик в кабинете директора школы, стоял напротив него через стол. Я смотрел на него как на что-то неживое. Или неразумное. С холодной неприязнью. Внезапно Пыльцын замолчал, он словно прислушивался к чему-то. Его сумбурная речь стала неразборчивой, лицо исказила гримаса – словно справа все лицо обвисло, пистолет выпал из рук и он Пыльцын завалился на бок. Переволновался, видимо, или может ещё что. Он остался для меня все также безразличен. Подобрав его пистолет я вышел в прихожую, оделся и уже было ушел. Но все-таки оглянулся. Пыльцын сполз наполовину с дивана и смотрел на меня. Был открыт только один глаз. Он смотрел на меня с тоской и ненавистью.
Через двадцать минут я был дома.
