– Знаешь, она спуталась с одним актером.
– Это еще не повод, чтобы опаздывать к обеду.
– Разве не смешно, что она путается с актером? Последний раз, когда я была в театре, он играл епископа. Я думала, что сдохну, когда представила себе, как…
– Дорота, побойся бога…
– Мама у меня красивая и выглядит лет на тридцать, не больше. Она бесится – я для нее помеха: выдаю ее возраст. Но вообще-то она хорошо ко мне относится, очень хорошо. Знаешь, у нее громадные голубые глаза и великолепные волосы, густые и светлые…
– Дорота, побойся бога! Я ведь прекрасно знаю твою мать, я с ней на «ты», на прошлой неделе она вырвала мне зуб, а позавчера я у вас ужинал. Ну!
– И сразу умотал. Испугался своей Агнешки. Пришлось бы давать объяснения, почему ты задержался у зубного врача. А ты, наверное, не сказал ей, что у нас ужинал. Твоя Агнешка страшно меня не любит. Почему она меня терпеть не может?
– Тебе это приснилось.
– Мне никогда не снится такая ерунда. Раз ты знаешь мою маму, почему же ты говоришь про нее «старенькая»? Видно, ты ее все-таки не знаешь.
– Ох, Дорота. Я просто пошутил.
– По твоему тону трудно было понять, что ты шутишь. И за что она меня не любит, эта Агнешка? А ты, оказывается, у нее под башмаком.
– Дорота, иди-ка ты домой. Может, твоей маме нужно куда-нибудь пойти.
– Ох, боже мой, я совсем забыла, что она собирается на концерт.
– Ну вот! Тебе следует поторопиться.
– А кто там играет и на чем?
– Кажется, пианист с мировым именем.
– А плевала я на него…
– Дорота, до свидания!
– Постой, я сейчас уйду. Только провожу тебя до угла Крупиичей. Не знаю, почему мне сегодня так страшно хочется поболтать. А больше всего я люблю болтать с тобой.
– Ты не идешь с мамой на концерт?
– Ты что? Чтоб я пошла на концерт в филармонию? Меня это абсолютно не волнует. Такая скучища, хуже не придумаешь! Ты, конечно, потащишься со своей Агнешкой.
– Конечно, пойду. А то как же? Ведь это – мировая знаменитость.
– А мне какое дело, что он – мировая знаменитость, если он нагоняет на меня скуку? Да будь он хоть в пять раз знаменитей, я бы все равно не пошла. И не стала слушать пианистов, исполняющих в филармонии всякую чушь. Пожалуй, я пошла бы на Падеревского. Да, на Падеревского пошла бы.
– Падеревский умер.
– Ну, если он был бы жив.
– Почему именно на Падеревского?
– Не знаю. Но Падеревского я хотела бы послушать. А на этого не пойду. Мучайтесь одни. А я пойду в кино. У меня есть контрамарки.
– Киношник в очках дал, который тебя обхаживал?
– Ну и что? Да, он.
Мы дошли до Крупничей.
– До свидания, – сказала Дорота. – Я собиралась проводить тебя только досюда и дальше не пойду, даже если бы ты умолял меня.
– Я постараюсь мужественно перенести этот удар. До свидания, Дорота!
– Bye, bye, darling.[7]
Она удалилась. Довольная собой, лишенная всяких комплексов, настолько естественно излучая жизненную энергию, словно для нее это было таким же обычным делом, как носить шляпку. Едва я остался один, меня снова охватило беспокойство. Болтовня Дороты заглушала его. Теперь оно решило отыграться – и немилосердно. Я ускорил шаги. Может, ока не придет? Не придет, а дома я найду записку: «Я больше не приду, и, прошу тебя, не будем снова уславливаться. Ты понимаешь, что это бессмысленно». Мне стало стыдно. Даже в мыслях я был трусом. И вдобавок идиотом. По крайней мере, мысленно я мог решиться на мужественную и эффектную развязку. Ну, например, я говорю: это была шутка. Просто забава. Я мол, не думал, что ты примешь это всерьез. Когда я говорю это, мое сердце разрывается от боли. Она смотрит на меня удивленно и не верит. Однако ей придется поверить. Мало-помалу она начинает отдавать себе отчет в том, что произошло. Циничная ухмылка и скучающее выражение лица достаточно красноречивы. Она не догадывается, что я играю роль. Она поворачивается и молча уходит. Тогда на моем лице появляется выражение боли и отчаяния. С виду лицо спокойно. Но губы как-то странно сжаты. Кто умеет читать по глазам, тот увидит в них тоску и отчаяние. Минутное колебание. Бежать за ней следом, пасть на колени? Воскликнуть: «Как ты могла этому поверить?» Нет! Она должна уйти. Пусть 'уходит в отчаянии. Отчаяние исцелит ее, оно перерастет в неприязнь и презрение ко мне. Своего рода мужской вариант «Дамы с камелиями».
Боже! Какой я ужасный осел! Иногда мне казалось, что просто невозможно быть таким болваном. Тут тоже сказалось влияние кино. С тех пор как изобрели кино и оно обрело популярность, люди потеряли
