Потомъ Джузеппина Грассини вернулась къ своей бродячей жизни этуали, разъезжающей изъ Берлина въ Лондонъ, Миланъ, Геную, Гаагу, всюду радупшо принимаемая и чествуемая, съ ангажементомъ въ 3000 ливровъ стерлинговъ за пять месяцевъ. Темъ не менее, когда она проезжала черезъ Парижъ, то приходила достучаться въ дверь потайного аппартамента въ Тюильери и эта дверь открывалась передъ ней. Это были пустяки, но Жозефина совершенно теряла голову. «Я узнала, – пишетъ она одной изъ своихъ наперсницъ, – что Гроссини уже десять дней въ Париже. По-видимому, она-то и служитъ причиной всего того горя, которое мне приходится испытывать. Уверяю васъ, милая, если бы я была хотя бы немножко виновата, то я откровенно призналась бы вамъ въ этомъ. Вы хорошо сделали бы, пославъ Жюли (это – горничная) узнатъ, приходитъ ли кто-ннбудь. Постарайтесь узнать, где эта женщина живетъ».
Какъ нельзя лучше сказывается здесь характеръ Жозефины. Что ей Грассинй? Разве она не знаетъ, что не можеть быть серьезной связи между нею и Бонапартомъ, что это – только мимолетный возвратъ къ прошлому, въ которомъ воспоминаніе играетъ большую роль, чемъ страстъ. Неть, она все-же должна знать, должна шпіонять, должна собирать улики, и эти жалобы на мужа, эти вопли, адресуемые къ женщине, которую Консулъ не любитъ и почти прогналъ изъ Тюильери – въ нихъ вся душа Жозефины.
Темъ не менее, она, повидимому, вполне успокоилась, къ 1807 г., гогда начала налаживаться камерная музыка и Наполеонъ вызвалъ Грассини въ Парижъ. Онъ предлагаетъ певще, – только певице, а не женщине, – 36.000 франк. постояннаго жалованья, 15.000 фр. годовыхъ наградныхъ, не считая случайныхъ, и 15.000 франковъ пенсіи по выходе въ отставку. Кроме того, въ теченіе зимняго сезона ей одинъ разъ предоставляется залъ Оперы или залъ Итальянской Оперы для устройства концерта въ ея пользу и она сможетъ располагать по своему желанію отпусками, разъезжая по городамъ съ громкимъ титуломъ первой певицы Е. В. Императора и Короля.
Правда, этотъ титулъ не служитъ ей защитой отъ разбойниковъ, промышляющихъ на большой дороге, и 19 октября 1807 г. около Рувре, на границе Іонны и Котъ-д'Оръ, на ея почтовую карету напало четверо дезертировъ швейцарскаго полка. Несчастная подверглась насиліямъ, была ограблена; но черезъ два дня разбойники понесли кару, и Императоръ включилъ въ Почетный Легіонъ некоего Дюрандо, начальника національной гвардіи въ Вито, убившаго собственноручно двухъ разбойниковъ и арестовавшаго третьяго.
Утверждаютъ, что Грассини при этомъ упросила разбойниковъ, забравшихъ у нея украшенный брильянтами портретъ Бонапарта, оставить себе драгоценные камни и возвратитъ ей изображеніе ея «дорогого правительства».
Разсказываютъ также, что какъ-то въ одномъ салоне, когда присутствующіе возмущались темъ, что Крешгентини была дана Железная Корона, она воскликнула: «Но вы забываете о его ране!» Она обладала остроуміемъ – остроуміемь артистки, какъ сказалъ одинъ хорошо знавшій ее господинъ; свое балагурство, уснащенное итальянскимъ акцентомъ, она любила пересыпать сырыми выраженіями и мало считалась съ темъ, что Буало называлъ благопристойностъю. Этимъ достаточно сказано.
Съ 1807 ло 1814 г. дело обстоитъ такъ. Грассини получаетъ отъ одного только Императора 70.000 франковъ въ годъ, – болыпе, чемъ она получаетъ съ публики. Энтузіазмъ последней съ годами падаетъ. Это ясно сказывается, когда въ Итальянской опере, въ ноябре 1813 г., съ большой помпой: ставятъ
Последній словно помешался на томъ, чтобы доедать объедки после Наполеона. Онъ хотелъ, чтобы его портретъ рисовалъ Давидъ, который ответилъ, что пишетъ только то, что принадлежитъ йсторіи. Но зато онъ имелъ, въ качестве певицы и любовницы, Грассини съ ея сорока двумя годами. Но обязаны ли стрекозы иметь сердце?
VIII. Актрисы
Связь съ Грассини была очень легкой, и какъ ни ревновала Жозефина, ея тревога была непродолжительна. Но въ тайные апартаменты въ Тюльери проникали и другія театральныя дамы, визиты которыхъ были более часты и могли казаться чемъ-то прочнымъ. Но все это, несомненно, совершенно не должно было причинять ей заботъ: это были посредственности, къ которымъ Бонапартъ не могъ привязаться и отъ которыхъ требовалъ одного – быть красивыми и милыми на то очекь короткое время, которое онъ имъ посвящалъ; но достаточно было кому-нибудь изъ нихъ притти, чтобы Жозефина, бывшая всегда настороже, впадала въ безпокойство, теряла голову и бегала по коридорамъ со свечей въ рукахъ, объятая желаніемъ захватить врасплохъ, разыграть какую-нибудь эффектную сцену и какъ следуетъ изобличить Бонапарта.
He будь Жозефины, большая часть этихъ мелкихъ приключеній осталась бы неизвестной. Она же раскрываетъ ихъ, разсказываетъ, пересказываетъ ихъ безъ конца, если надо – выдумываетъ, потому что никто не лжетъ такъ, какъ она. Какъ бы ни были банальны эти романы, длящіеся четверть часа, Наполеонъ все же переживалъ ихъ, и этого достаточно, чтобы ихъ перелистать, потому что мы встречаемъ здесь некоторыя черты его характера, которыхъ тщетно искали бы въ другомъ месте.
Если не считать Грассини и, пожалуй, г-жи Браншю, – такой некрасивой, что разсказы о близости Наполеона съ ней казались бы шуткой, если бы онъ, какъ диллетантъ, не могъ временно увлечься силой и поразительной нежностью этой лирико-трагической артистки, наиболее ярко воплощавшей Дидону, Альцесту и Весталку, – если не считать этихъ двухъ, то – ни одной певицы.
Ни одной танцовщицы, хотя это – время, когда оне очень въ моде, когда Клотильда получаетъ
Ни одной комической артистки – ни m-lle Марсъ, которая, говоря по правде, вовсе не была красива въ начале ея карьеры – (о ней говорили: «Это – слива безъ мякоти»); ни m-lle Левьеннъ, несравненная субретка, лицо которой блещетъ умомъ, но которая не находитъ, что ответить, когда мимоходомъ, на охоте, Императоръ обращается къ ней съ какой-то любезностью; ни m-lle Мезерей, которая, кстати сказать, очень занята съ Люсьеномъ Бонапартомъ; ни m-lle Гро, услаждающая Жозефа.
Можетъ быть – m-lle Леверъ въ 1808 г., когда после перваго же представленія въ Сенъ-Клу она, по приказанію свыше, зачисляется въ сосьетеры. Само собою разумеется, что не г-нъ Ремюза, заведующій публичными зрелишами, помогалъ ей въ этомъ, ибо онъ, несмотря на желаніе, приказы и даже декреты Императора, впоследствіи съ ожесточеніемъ преследовалъ ее; но кто же тогда? Впрочемъ, она была действительно очаровательна, граціозна, кокетлива, блестяща, соблазнительна. He особенно талантлива, но какое же это имело значеніе?
Если у Наполеона и явилась прихоть по отношенію къ ней, – а это еще не доказано, – то она была единственная. Его характеръ, его темпераментъ, его вкусы – все влечетъ его къ трагическимъ
