– И откуда же ты такая взялась, Пестова? – грубовато сказала дама. – На дуру и отдаленно не похожа… Иди, у меня работы по горло.
Ксеня замкнулась, стала молчаливым наблюдателем, копившим в себе увиденное. Последней каплей стал скандал с участием одного из ее друзей-врачей, ложно обвиненного в получении взятки от пациента.
Все знали, что новый главврач терпеть его не может. Но никто не догадывался, чем это закончится. В результате обвинения врача быстро «ушли», и главный не поленился дополнить скандал соответствующим освещением в прессе, чтобы сыграть наверняка. После люди, знавшие положение дел изнутри, спорили, насколько увольнение сыграло свою роль… Как бы то ни было, уволенный врач умер спустя полгода после того, как оставил больницу.
Эти события подействовали на Ксению сильнее развода. Она неожиданно осознала, что больше не хочет не только работать в этой больнице, но и вообще быть врачом. Ломка сознания длилась полгода, после чего девушка уволилась и вернулась в Тихогорск, твердо уверенная в том, что больше никогда не станет заниматься медициной.
Глава 8
Подходя к пансионату, Илюшин услышал голоса и, заглянув на задний двор, увидел Эдуарда и Леонида, играющих в баскетбол. Крупный Леонид двигался плавно, пытался задавить Эдика массой, но тот уходил от атаки, ныряя в разные стороны и проворно уворачиваясь от брата. Они смеялись, перебрасывались колкостями, пыхтели, обхватив друг друга и забыв про мяч… Худой Эдуард оказался неожиданно спортивным, и Макар подумал, что они, наверное, часто так играют.
В окне он увидел Эльвиру Леоновну – та следила за игрой. Во время недолгих перерывов Эдик поворачивался к окну, махал матери рукой, и лицо его освещалось неожиданно нежной улыбкой. Он не только любил мать, но и не считал нужным это скрывать.
«Четверо детей, – думал Илюшин, опершись о забор и слушая крики и удары мяча, – но двое из них замкнуты друг на друга, что совсем неудивительно для близнецов. Старшая дочь сама по себе, к тому же – разочарование для матери: с ней не поговоришь по душам, она живет в своем мире, который слишком сильно отличается от мира Эльвиры Леоновны, чтобы мог быть ей интересен. Остается младший ребенок, самый любимый и заласканный, оправдывающий материнские ожидания. Она им гордится, конечно…» Макар вспомнил, с каким чувством Шестакова рассказывала о том, что Эдуард работает помощником депутата. Он снова бросил взгляд в окно, но Эльвира Леоновна уже скрылась внутри.
Илюшин отказался от предложения братьев составить им компанию и зашел в дом. Эля спустилась по лестнице, порозовела при виде его и зачем-то объяснила, что идет за выпечкой к ужину. У Макара на языке вертелся язвительный вопрос, но он проглотил его и даже сделал вид, что забыл об их разговоре накануне.
Было очевидно, что обследовать дом опять не удастся.
Илюшин лег на кровать, уставился на зеленые стены и попытался думать о деле, но перед глазами его вставало смеющееся лицо Ксении Ильиничны и вертелось в голове воспоминание о том, как она танцевала нагишом, наклоняясь в стороны, запрокидывая голову и кружась. В конце концов Макару надоело бороться с самим собой, и он позвонил ей с предложением поужинать в одном из ресторанчиков, но в ответ услышал, что Ксеня занята до позднего вечера. Она не скрывала сожаления, и Илюшина в который раз поразило ее нежелание играть в какие бы то ни было игры, устраивать ритуальные танцы вокруг друг друга, создавать искусственные препятствия, чтобы затем успешно их преодолеть. Макар не мог понять, нравится ему это или нет, поскольку за последние годы он привык к другим отношениям. В этих других тоже была простота, но она имела иную природу. То была откровенность людей, которым ничего друг от друга не нужно, кроме постели, успешно заглушающих сексом, словно бокалом хорошего коньяка, чувство тоски и одиночества, а еще – смутное ощущение, что чего-то недодали, чем-то обделили… Что нужно от него Ксении Пестовой, Илюшин не мог понять, и это его тревожило.
Когда зазвонил телефон, он взглянул на экран и тут же переключился с мыслей о Ксении на свое расследование. Потому что звонил Сергей.
– Какие новости, мой неторопливый друг? – живо спросил Макар. – За прошедшее время можно было узнать о судьбе половины жителей славного города Тихогорска.
– Твое счастье, что у меня есть резиденты во всех странах, – обрадовал его Бабкин. – Только до Уругвая я пока не добрался, а все остальные охвачены. Имей ты дело с кем-нибудь другим, ждал бы еще месяц, прежде чем узнать судьбу мадам Шестаковой.
– Славословия в собственный адрес закончены? Будем считать, что с саморекламой ты справился на отлично. Что насчет мадам?
– Учусь у тебя. А что касается мадам, то Роза Леоновна скончалась в девяносто третьем году – где бы ты думал?
Илюшин мгновенно вспомнил разговор с Валентином Корзуном. «Уезжал – жила по соседству красавица Роза Шестакова, приехал – нет красавицы! Где, спрашиваю? Уехала в Израиль – вот и весь разговор».
– В Израиле, – вздохнул он.
– Э, я так не играю! – возмутился Бабкин. – Ты все знаешь и без меня. Зачем, спрашивается, я докапывался до Миши Кроткого и его израильских коллег, а?
– Я не знал, что она умерла. В девяносто третьем году? Получается, прошло всего два года после ее переезда… Смерть была насильственной?
– Нет, насколько известно. Ты сам понимаешь, что нельзя исключать хитро замаскированное убийство, но по той информации, что есть у меня, Роза Шестакова скончалась в больнице.
– Неплохо было бы узнать, от чего она лечилась…. – задумчиво проговорил Илюшин.
– Не требуй невозможного. Конечно, это можно сделать, но затраты будут слишком велики… Макар, неужели ты настолько глубоко влез в это дело?
– Я сам не пойму, насколько влез и чего можно ожидать, – признался Илюшин. – Но пока мне совершенно не ясна подоплека всех происходящих здесь событий. А пару явлений я и вовсе не могу объяснить.
– Каких, например? – заинтересовался Сергей и тут же добавил: – Подожди, не отвечай. Где ты сейчас находишься?
– В комнате.
Бабкин помолчал немного, затем осторожно сказал:
– Ты уверен, что в номере нет простенького подслушивающего устройства? Может, продолжим разговор, когда ты выйдешь на улицу?
– Не имеет смысла. Если кто-то хочет узнать, чем я здесь занимаюсь, пусть узнает. Возможно, это даже будет мне на руку.
– Ну, тебе виднее, – не стал спорить Бабкин. – Так о чем мы говорили? О том, что есть явления, которых ты не можешь объяснить. Что это значит?
– Что-то вроде слуховых галлюцинаций, – неохотно признался Макар.
– Тех звуков, которые ты слышал ночью?
– И это тоже. Но для дыхания я нашел объяснение – точнее, ты его нашел. Кое-чему другому найти не могу.
– Макар, ты сам рассказывал, что дом старый… – осторожно напомнил Сергей, слыша по голосу Илюшина, что тот не на шутку раздражен. – Там могут быть такие особенности конструкции… Не слишком ли большое значение ты придаешь тому, что называешь слуховыми галлюцинациями?
Илюшин поморщился, но деваться было некуда.
– Не только слуховыми.
– В смысле? Подожди… Ты хочешь сказать… Черт возьми, Макар, почему я все тащу из тебя клещами?! Объясни, в конце концов, что там у тебя происходит?
Поколебавшись, Илюшин кратко описал события последних дней. Вердикт внимательно выслушавшего его Бабкина был прост:
– Все, что ты описываешь, – банальный розыгрыш. Макар, ты ведь не хуже меня понимаешь, как несложно при желании изобразить все эти… спецэффекты. Нужно лишь выяснить, кому понадобилось тебя разыгрывать.
