оставалась красива – почти безупречной красотой куклы, с которой детям никогда не разрешали играть, и оттого сохранившей в неприкосновенности и длинные блестящие волосы, и ажурное «взрослое» платье, и золотое украшение.
Илюшину вспомнились вязаные куклы Эли, и он пристально посмотрел на девушку, наконец-то присевшую, чтобы позавтракать. Самая некрасивая в этой семье, она была и самой уязвимой, и он подумал о том, каких трудов ей стоило отстоять свое право заниматься тем, чем хотелось, а не претворять в жизнь мечты Элеоноры Леоновны об идеальной дочери. Бесформенная серая рубашка уродовала ее, но движения Эли сегодня были почти грациозны, и Макар вспомнил рассказы об изящной красавице Розе Шестаковой. «Надо же было так ошибиться… С другой стороны, они приложили достаточно усилий к тому, чтобы я пошел по неверному пути».
Леонид с Эдуардом, сидевшие друг напротив друга, этим утром выглядели удивительно похожими: гладко причесанные, хмурые, с неторопливой ленцой в движениях.
Эльвира Леоновна рассказывала о том, как мэр Тихогорска десять лет назад решил построить посреди города крепость для привлечения туристов и для этого начал строительство стены из белого кирпича, но спустя всего год стройка встала: мэр сменился, и финансирование затеи прекратили. Разбирать начатую стену никто не стал, поэтому так и остались неподалеку от главной площади города развалины, напоминавшие о грандиозном проекте «Белая Крепость».
Макар вспомнил, что видел с холма руины, когда приезжал в гости к Ксене Пестовой, и даже решил, что в Тихогорске и впрямь когда-то был кремль. «Очередная обманка, как и все вокруг, – усмехнулся он. – Мне удивительно везет на мифы, появляющиеся из ниоткуда». В нем зрело желание уйти из этой комнаты, насквозь пропитанной фальшью, уехать туда, где его ждали и где он чувствовал себя нужным. Но прежде Макар хотел поставить точку в этой некрасивой истории.
– А вы сегодня на редкость молчаливы, – неожиданно бросила Лариса, которую быстрее, чем остальных, вывело из себя нетипичное поведение гостя.
– Может быть, Макар Андреевич плохо себя чувствует, – с преувеличенной заботой, превращавшейся в насмешку, отозвался Леонид.
Эльвира Леоновна укоризненно взглянула на сына.
– Я плохо спал, – сказал Макар и добавил, не давая вставить слова ни Ларисе, ни Леониду: – Мне всю ночь мешали призраки.
В комнате повисла тишина. Илюшин заметил, как Эдуард метнул быстрый взгляд на старшего брата, а Лариса уставилась в тарелку. Эльвира Леоновна, наоборот, воззрилась на Макара со смешанным чувством удивления и возмущения.
– Что вы имеете в виду, Макар Андреевич? – наконец осведомилась она. – Надеюсь, это шутка?
Илюшин отодвинул чашку с недопитым кофе и откинулся на спинку кресла.
– Знаете, что удивительно, Эльвира Леоновна? – заметил он вместо ответа на ее вопрос. – Удивительно то, насколько близко к сердцу вы воспринимаете слово «призрак» или, скажем, «привидение». Казалось бы – что я такого сейчас сказал? Однако вы встрепенулись, как будто по вашему дому и в самом деле расхаживает призрак, а вы стараетесь это скрыть.
Шестакова даже не попыталась улыбнуться в ответ.
– Я не люблю шутки такого рода, – отрезала она.
Эля испуганно смотрела то на Илюшина, то на мать, прикусив нижнюю губу.
– Неудивительно, что вы их не любите, – хладнокровно отозвался Макар. – Потому что с вами слишком часто шутили подобным образом. Точнее сказать, не с вами, а с теми, кто пытался поселиться в вашей замечательной гостинице.
– О чем вы говорите?!
– Думаю, вам лучше задать этот вопрос Леониду Сергеевичу. Или, может быть, Ларисе Сергеевне?
Голос Макара утратил обманчивую мягкость, стал жестким и тихим, но очень отчетливым. Взгляд его остановился на Ларисе, которая попыталась изобразить на лице непонимание, но не выдержала и отвела глаза.
– Макар Андреевич сегодня определенно не выспался, – пояснил Леонид, скривив губы. – Я предлагаю закончить этот бессмысленный разговор.
Он встал, резким движением швырнув салфетку на стол.
– А вы мне и не нужны для продолжения разговора. – Бесстрастность Макара была такой же обманчивой, как и мягкость, – в действительности он разозлился. – Не думаю, что вы сможете добавить что-то новое к тому, что я выяснил. Впрочем, нет – пожалуй, все-таки можете. Поведайте мне, господин Шестаков: как шевелилась штора?
– Что? – хором спросили двое – Эльвира и Эля. Эдик промолчал, и Макар мысленно кивнул самому себе: его подозрение подтвердилось.
– Я говорю, – обратился он к Эльвире Леоновне, – что в длинном списке фокусов, использованных вашими детьми, мне непонятна техническая сторона одного-двух. Я буду признателен, если кто-нибудь удовлетворит мое любопытство. Может быть, вы, Эдуард? Нет, не хотите? Тогда вы, Лариса? Тоже молчите? Леонид, вы, кажется, собирались уходить…
Леонид медленно сел, не сводя взгляда с Илюшина.
– Дорогие мои, что здесь происходит? – Шестакова недоуменно оглядела своих детей. – О каких фокусах говорит Макар Андреевич? Я требую ответа!
– Ты всегда только требуешь! – неожиданно визгливым голосом выпалила Лариса.
– Ларка!
– Отстань, Леня! Мне это надоело! Ты же видишь, он, – последовал кивок в сторону Макара, – не успокоится, пока все не выложит. Ищейка!
– Лариса, как ты смеешь?! – задохнулась от возмущения Шестакова.
– А вот и смею! «С этим домом у меня связаны счастливые воспоминания», – передразнила она голосом матери. – А о нас ты подумала? Ты когда-нибудь думала о ком-нибудь, кроме себя? Нет, ты вцепилась в эту развалюху, – Лариса широким жестом обвела комнату, – и не хотела слушать ни меня, ни Эдьку, ни Леню. А ведь мы говорили тебе!.. Мы просили тебя: давай продадим дом и поселимся по отдельности, чтобы каждый из нас мог строить свою жизнь. Но для тебя это не имело никакого значения! Плевать, что Эдик и Леня не могут привести к себе девушек, потому что стесняются тебя. Плевать, что я не могу выйти замуж, потому что даже полному ничтожеству в штанах требуется, чтобы у его избранницы была квартира! Имеет значение только то, что тебе, мама, комфортно!
– Лариса! – Эдуард попытался остановить сестру, но она уже замолчала сама, бессильно махнув рукой. – Мама, мы хотели сделать как лучше для всех. Может быть, наши методы покажутся тебе не совсем правильными… честными… но, поверь, мы заботились и о тебе тоже.
– Мы в первую очередь заботились именно о тебе! – добавил Леонид, метнув уничижительный взгляд на сестру. – Не слушай Ларку, она тебе и не то со злости наговорит.
– Я… – ошеломленно начала Эльвира Леоновна, – я не понимаю… Макар Андреевич, объясните хотя бы вы!
– Все очень просто. – Макар встал, прошел мимо застывшей, словно изваяние, Эли и достал из холодильника сливки. – Ваши дети, Эльвира Леоновна, решили вынудить вас продать дом. Уговоры на вас не действовали, а ведь появился даже покупатель – щедрый и готовый ждать! И тогда они придумали план, который учитывал все: историю вашего дома, в которой была покончившая с собой восемнадцать лет назад женщина, готовность людей воспринимать сверхъестественное в незнакомом месте – тем более таком, как старое жилище, а также технические способности вашего старшего сына.
Он вернулся в кресло и разбавил сливками кофе. Пять пар глаз, не отрываясь, следили за тем, как тонкая молочная струя льется в чашку, будто Макар совершал священнодействие.
– И что же? – с отчаянием спросила Шестакова, когда Илюшин отставил сливочник в сторону. – Что вы хотите этим сказать?
