Возница заплатил.
– Мне тоже нужна комната, – обратился он к хозяину. – И лошадей поставить в стойло.
Ребенок стоял и молча глядел на хозяина. Монахиня благочестиво опустила к земле свое закрытое накидкой лицо и по-прежнему безмолвствовала. Все было улажено и за все заплачено. Монахиня и ребенок поднялись наверх по лестнице и удалились в комнату, которую указал им хозяин.
– Все я правильно делал, мамочка? – спросил ее Рафаэль с сиявшими от возбуждения глазами. – Нам удалось его одурачить?
Софья откинула скрывавшее ее лицо покрывало и принялась тискать мальчика.
– Ты все сделал отлично, миленький. Ты был такой робкий. Я могу спорить с кем угодно, что хозяину будет, что рассказать сегодня вечером своей жене.
– А что будет дальше, мамочка? Какая вторая часть нашего… нашего… мамочка, я забыл это слово…
– Приключения, милый мой, нашего приключения. А вторая часть очень трудная. Как ты думаешь, справишься?
Рафаэль вытянулся и даже попытался встать на цыпочки, чтобы казаться выше.
– Да, мама, справлюсь.
– Хорошо. Я так и думаю, что у тебя получится. А сейчас ты ненадолго должен остаться один, дорогой мой. Энрике останется вместе с тобой и будет стеречь дверь. Ты будешь в безопасности, если не вздумаешь куда-нибудь выходить и открывать окно.
Она проверила все задвижки на окнах. Они казались надежными, но имелись еще и ставни на них, которые можно было тоже закрыть.
– Это будет сделать очень трудно, Рафи, – повторила она еще раз, повернувшись к нему. – Я все понимаю, но ты должен будешь поступать так, как я тебе сказала. Обещаешь ты мне это?
– Обещаю, мамочка.
– Не подадут они вам, сестра, только зря время теряете, – эти слова произнес мужчина, проходящий мимо дворца Мендоза.
Софья дождалась, чтобы он скрылся из виду, и огляделась, дабы еще раз убедиться, что вокруг не было ни души. Уже давно стемнело, и Калле Авероэс была пуста. Она позвонила в колокольчик у дверей. Никакой реакции. Позвонила еще раз. Когда-то, шесть лет назад, она уже стояла здесь и пыталась попасть во дворец, но тогда она ушла ни с чем. Сегодня Софья уходить не намерена. Она позвонила в третий раз. Медь колокольчика от времени потемнела, а сгнивший шнур после этой отчаянной попытки остался у нее в руках. Софья в раздражении отшвырнула обрывок шнура в сторону. Она принялась кулаками молотить в дверь.
В дверях на уровне глаз было прорезано небольшое смотровое окошечко примерно в ладонь шириной и такой же длины. Оно открылось. Софья в него смогла разглядеть часть лица; седой, с отвисшей челюстью человек, глаза мутные, безразличные.
– Что вам? У нас монахиням делать нечего.
– Мне необходимо видеть идальго.
– Идальго ни с кем не встречается. Уходите.
Мужчина уже закрывал маленькое оконце, но Софья прижалась лицом к проему.
– Подожди. Послушай, что я тебе скажу, – зашептала она, стараясь придать своему голосу как можно больше таинственности.
– Слушай, – шептала она сквозь покрывало на лице. – Если не впустишь меня, я нашлю на тебя проклятье, – в ее шепоте послышались угрожающие нотки. – У тебя выпадут все волосы, потом зубы, руки твои отгниют и ноги, а срам твой сначала отсохнет, а потом и отвалится.
На лице слуги появилось выражение ужаса, которое по мере перечисления жутких кар, которые на него свалятся, быстро нарастало. Он был в явном замешательстве. Если ей не открыть, то…
– Матерь Божья, да ты не монахиня, а сам дьявол.
– Колдунья. Я прокляну тебя, уже начинаю называть на тебя… – И для пущей убедительности Софья стала бормотать какую-то тарабарщину.
– Обожди, не проклинай! Я уже открываю… Гляди, открываю…
Недаром Софья провела последние три года с простыми крестьянами и она знала, что любой из них куда суевернее, чем Фанта, Зокали и весь остальной табор вместе взятые. Не успел он распахнуть ворота, как она уже проскользнула в Патио дель Ресибо.
– Давай, закрывай побыстрее. Хорошо, теперь говори, где идальго?
– Да не знаю я, клянусь тебе, что не знаю. Дворец-то вон какой. Ходит себе из одной комнаты в другую, пока все не обойдет. Я иногда его целыми днями не вижу.
– Ладно, сама найду. Хватит трястись. Послушай, есть здесь еще слуги?
– Нет, сестра, нет никого. Один я, клянусь.
– Ладно. Вот что, ты должен уйти отсюда ненадолго.
– Уйти? А чего это я должен уйти? У меня здесь дом, я здесь живу. Некуда мне идти.
– Я понимаю, крыша над головой, еда и все такое прочее. – Она осматривалась.
Патио по колено был завален мусором и всякой грязью. Все, что накопилось здесь за последние годы, гнило: куски дерева, упавшие листья, сломанные ветки представляли собой плотно слежавшуюся массу, в
