и враждебных туземцев. В тот момент мои акции оказались на самой низшей точке: я почти не видел его бледной аристократической физиономии, не слышал этого мягкого голоса. Все, что я чувствовал — это глухую ярость, и глубоко укоренившееся убеждение — куда бы я ни поехал — это будет не Индия, и даже тысяча Кардиганов не заставит меня.
— Значит, ты едешь? — сказал отец, когда я рассказал ему все.
— Да будь я проклят, если поеду, — ответил я.
— Ты будешь проклят, если не поедешь, — весело хмыкнул он. — А что тебе еще остается делать?
— Уйду со службы.
— Ничего подобного, — отрезал папаша. — Я купил тебе эполеты, и ты будешь носить их.
— Ты не сможешь меня заставить.
— Верно. Но с того дня, как ты их снимешь, ты не будешь получать от меня ни единого пенни. Как ты тогда станешь жить, а? Да еще содержать жену? Нет-нет, Гарри, раз заказал волынку, плати волынщику.
— Ты считаешь, что я должен ехать?
— Именно так. Послушай-ка, сын мой и, возможно, мой наследник. Я объясню тебе, что к чему. Ты мот и мошенник, — должен признать, что в этом есть и моя вина, но это к слову. Мой отец тоже был мошенником, но я стал, в некотором роде, человеком. Такой шанс есть и у тебя. Но только в том случае, если тебя не будет здесь. Тебе необходимо загладить последствия своего безрассудства — и это означает путь в Индию. Ты меня понимаешь?
— Но как же Элспет? Ты знаешь, что там не место для женщин.
— Тогда оставь ее здесь. Хотя бы на первое время, пока немного не обустроишься. А она лакомый кусочек, эта девочка. И не смотрите на меня такими жалобными глазами, сэр: как-нибудь обойдетесь без нее до поры. В любом случае в Индии тоже есть женщины, и ты можешь творить все, что заблагорассудится.
— Но это нечестно! — вскричал я.
— Нечестно? Значит так: запомни раз и навсегда: в этом мире все нечестно, юный остолоп. И перестань бубнить, что не можешь уехать и оставить ее — здесь ей ничего не грозит.
— С тобой и Джуди, должен я понимать?
— Со мной и Джуди, — спокойно ответил он. — И я не уверен, что в компании распутника и шлюхи ей будет хуже, чем в твоей.
Вот так я и отправился в Индию; вот что лежало в начале моей головокружительной военной карьеры. Я чувствовал, что со мной обошлись гнусно, и если бы у меня хватило храбрости, послал бы папашу ко всем чертям. Но я был в его власти, и он это знал. Даже если бы разговор шел не только о деньгах, я не смог бы устоять перед ним, как не смог устоять перед Кардиганом. Из-за этого они оба были мне ненавистны. Со временем я несколько переменил мнение о Кардигане, поскольку на свой надменный, снобистский лад он пытался быть добрым со мной, но отца я не простил никогда. Он подложил мне свинью, и знал это, и развлекался за мой счет. Но что меня злило больше всего, так это его неверие в мои добрые чувства по отношению к Элспет.
V
Возможно, есть страны более подходящие для несения службы, чем Индия, но я их не видел. Может, вам приходилось слышать болтовню молокососов о жаре, мухах, дерьме, туземцах и болезнях? К первым трем вещам можно привыкнуть. Пятой легко избежать, имея хоть немного здравого смысла. Что до туземцев, то где еще можно найти такое количество послушных и неприхотливых рабов? Мне они больше по душе, чем, например, шотландцы: их язык легче для восприятия.
Но если отбросить все это, откроется другая сторона. В Индии есть власть — власть белого человека над черным; а власть — это весьма славная штука. Там все проще, есть много времени для занятий любым делом, всегда найдется хорошая компания, и нет никаких рамок, сковывающих нас дома. Вы можете жить в свое удовольствие, царствуя среди ниггеров, а если у вас есть деньги и связи — как у меня, скажем, ваша жизнь будет проходить среди лучшего общества, окружающего генерал-губернатора. Кроме того, к вашим услугам столько женщин, сколько вам заблагорассудится.
Там также можно сделать деньги, если вам повезет участвовать в военных кампаниях и вы сумеете правильно определить более выгодную. За все годы своей службы я не получил в виде жалованья даже половины той суммы, которую захватил в Индии в качестве добычи. Но это уже совсем другая история.
Но обо всем этом я даже не догадывался, когда бросил якорь в Хугли, близ Калькутты. Я смотрел на красные берега реки, обливаясь потом от жары, вдыхая вонь и мечтая оказаться хоть в аду, но только не здесь. Позади у меня было чертовски утомительное четырехмесячное путешествие на борту раскаленного пакетбота, где не было никаких развлечений, и я ожидал, что и в Индии будет ничуть не лучше.
Предполагалось, что я должен буду поступить в один из сипайских уланских полков Ост-Индской компании в округе Бенарес, но этого так и не случилось. [IX*] Неповоротливость армейской машины позволила мне застрять в Калькутте на несколько месяцев, пока не прибыли соответствующие бумаги, и я поспешил ухватить фортуну под уздцы.
На первое время я устроился в Форте, вместе с артиллерийскими офицерами сипайских частей, которые оказались неважной компанией и от обедов с которыми я едва не дал дуба. Начнем с того, что еда оказалась скверной. Когда черные повара подавали на стол свое варево, создавалось стойкое впечатление, что на него даже шакал не польстится.
Так я и заявил во время первого обеда, чем вызвал бурю протестов со стороны этих джентльменов, державших меня за Джонни-новобранца.
— Недостаточно хорошо для плунжеров, не так ли, — говорит один. — Простите, у нас нет всяких там фуа-гра для вашей светлости, и мы должны извиниться за отсутствие серебряных тарелок.
— И вы всегда это едите? — поинтересовался я. — Что это?
— Что за блюдо у вашего сиятельства? — продолжал он издеваться. — Это называется карри, да будет вам известно. Отбивает вкус тухлого мяса.
— Если это единственное, что оно отбивает, я буду очень удивлен, — буркнул я с отвращением. — Человеку не под силу проглотить такое дерьмо.
— Но мы-то глотаем, — говорит другой. — Значит, мы не люди?
— Вам, конечно, виднее, — говорю я. — Но если хотите, могу дать добрый совет: повесьте своего повара.
С этими словами я удалился, предоставив им ворчать мне вслед, сколько вздумается. Как я узнал, их стол оказался не хуже многих других в Индии, а то и лучше. То, чем люди здесь питаются, совершенно невыносимо, и меня до сих пор удивляет, как они выживают в этом кошмарном климате с такой ужасной едой. Правильный ответ кроется, наверное, в том, что многие как раз и не выживают.
Как бы то ни было, для меня стал очевиден факт, что лучше будет самому позаботиться о собственном обустройстве. Поэтому я позвал Бассета, которого привез с собой из Англии (маленький ублюдок, не знаю почему, едва не разревелся, узнав, что должен будет расстаться со мной при моем уходе из Одиннадцатого), вручил ему горсть монет и дал приказ найти повара, дворецкого, грума и еще полдюжины слуг. Такой штат можно было нанять здесь за совершенно смешные деньги. Потом я отправился в караулку, разыскал туземца, сносно говорящего на английском, и занялся поисками подходящего дома. [X*]
Таковой нашелся неподалеку от форта: отличное местечко с маленьким садиком из кустарников и огражденной верандой. Мой ниггер нашел хозяина, оказавшегося жирным мерзавцем в красном тюрбане. Мы поторговались среди толпы галдящих темнокожих, и, вручив ему половину от запрошенной вначале суммы, я стал устраиваться в доме. Первым делом я призвал повара и сказал ему через моего ниггера- переводчика:
— Ты будешь готовить, и должен делать это чисто. Смотри, мой руки, и не покупай ничего, кроме самого лучшего мяса и овощей. Если сделаешь что-то не так, я вот этой самой плетью так исполосую тебе
